дым.

В городском парке

Я стоял под кроной

огромного дерева.

На витиеватых ветвях,

словно нотные знаки,

резвились

поющие птицы —

я не видел их лиц, —

только слышал

прозрачные трели,

переклик,

пересвист,

перепевы,

резные рулады.

Птичий грай,

как поток,

погружал меня

в мир безымянный,

где слова исчезают,

остается

щемящее

чувство,

словно купол прозрачный,

закрывающий

ужас пространства,

избавляющий

от недуга

незатейливых

песен,

что, подобно помехам,

засоряют

эфирные волны.

Разве может

сравниться

фальшивое

это звучанье

с безыскусным,

тревожным,

серебристым,

волшебным

птичьем

пеньем?

«Надо мною, в высях…»

Надо мною, в высях —

звездное вече,

заседает синклит

небесных светил.

Возвращаюсь с работы.

Задумчивый вечер

всю дорогу

в лицо мне светил:

будто знал

сокровенную тайну,

проныра,

будто знал,

что сегодня

сжигаю мосты.

Ни вершины Эльбруса,

ни вершины Памира

не сравнятся

с тоской

ледяной

высоты.

Обжигающий космос.

Безнадежные дали.

Беспощадного времени

железная прыть.

…Что там пьяные ангелы

мне бормотали

и какую мне

истину

хотели

открыть?

В автобусе

Крик застывает на лету,

словно вода превращается в лёд.

Как изобразить это чувство,

когда тебя не каждый поймёт?

Да и кому интересно знать,

отчего вырывается крик,

отчего на сердце тоска

поселяется в этот миг?

А рядом сидит человек,

которому всё равно,

его лицо застыла, как маска,

он молча смотрит в окно.

А если он что и скажет,

то презрением скривит рот,

потому что я для него – нуль,

второсортица, шрот

(перемелется – му́кой станет,

но отнюдь не будет мукой).

Разве я достоин презренья?

Разве я не такой – другой?

Я – другой.

И другой дорогой

мне совьется суровая нить.

И то, что строки из сердца идут,

мне надобно сохранить.

Сохранить капли дождя,

Спешащие наутек по стеклу,

сохранить тебя и меня,

невзирая на препятствий скалу,

из-за чего, собственно говоря,

и вырывается этот крик,

и застывает в беззвучии,

как требующий милостыню старик:

он едва шевелит губами,

но слова его, увы, не слышны…

…Господи, что будет с нами,

если мы так смешны?!

Среда

А день… какой был день тогда? Ах, да – среда!..

Вл. Высоцкий

Среда – середина недели,

середина жизни,

середина весны,

средоточие мыслей,

поступков, дел.

Ты говоришь:

«Простите, если я кого-то задел,

но мне осточертели

ваши постные лица,

ваше наигранное терпенье

и зависть, не знающая границ…»

…И стоят часовые

на охране государственных границ,

зорок взгляд часовых,

надежен приклад

и крепка рука:

враг не пройдет,

и любой, кто проходит – враг!

И чернеет лес,

и зияет рядом овраг,

и шумит, сбегая со склонов,

непоседа-река.

А к чему я всё это?

А к тому, что заела среда,

надоел параграф,

измучил условностей

рой.

Я хотел бы, наверное,

чтобы жизнь казалась игрой.

Но сегодня среда.

Ах, да, простите, среда…

Зов

Голубь, сидящий на карнизе,

раздувает

от вожделения зоб,

рядом сидит подруга,

ласково машет крылом,

она принимает

этот понятный зов,

как принимает жизнь тот,

кто идет напролом,

повинуясь зову судьбы,

как тетерев на току,

как мотылек, который

летит на ясный огонь.

И, где бы ты ни был —

в Париже или в Баку, —

и как бы ты ни уходил, —

от объятий иль от погонь, —

ты внемлешь зову,

чуткий, словно радар,

ощущаешь подземные гулы,

искривляя сердечный ритм,

и – как сизая голубица, —

приемлешь свой дар,

понимая, что все дороги

неизбежно ведут в Рим…

И улыбка твоя…

…И улыбка твоя,

словно нежная птица колибри,

вдруг впорхнула в окно

и коснулась лица моего.

Я лежал, онемев

от безумного, жаркого счастья,

от безумного сна моего,

от моей безответной тоски:

кто ты? девочка? дьявол?

подросток? прелестница? ведьма?

Ты прохвачена солнцем?

Пропитана явью и тьмой?

Как тебя называть? —

синеокое зарево страсти?

вечный холод любви?

неопознанный мир естества?

…И вопросы катились,

как обручи давнего детства,

и сплетались в узоры,

образуя судьбы кружева.

Ночь стучала в окно,

и звучали заветные зовы,

и губами ловил я улыбку —

до утра я ловил пустоту.

Белые версты

Неслышно,

неспешно,

ступает зима

в затонувшем

пространстве.

Батискафы

снежинок

скользят

по невидимым

нитям.

Только белые версты

безмолвны;

и солнце в зените

ненадежно

и зыбко

сквозь толщу

застывшего

времени.

«Я не ждал подарка такого…»

Я не ждал подарка такого,

А свалился – поди, разберись!

Подбери хоть какое слово,

Чтобы в нем клокотала жизнь,

Подбери хоть какое имя,

А потом назови его вслух…

Вот деревья в серебряном дыме,

Вот раскинулся дымчатый луг.