ненавижу!

Из круга

Этих пошлых понятий, неумных жестоких обид

Мне, похоже, не вырваться, мне влепили клеймо

иноверца.

Этот желтый торшер в твоей спальне

Моей кожей оббит.

От обид не сберег оберег обожженного сердца.

…Говорил мне мой друг – неприкаянный циник и фат:

– Ты – романтик, ты кончай это грязное дело,

И прими за понятный и значащий факт,

Что любая проблема упирается в бренное тело.

Ну, а ты упираешься…

Плюнь, позабудь, разотри,

Забеги в дом свиданий, найди поскорее замену!

Я не против. Он – прав.

Но что-то сломалось внутри.

Как актер, позабывший внезапно дорогу на сцену,

Позабывший слова, проваливший паршивую роль,

Нахожусь, между Сциллой застряв и Харибдой,

Я давно уже – голый, гонимый король,

Чья, увы, венценосная харя не дружит с харизмой.

От судьбы не уйдешь, на тебя надвигается ночь,

Фонари закачались,

Как пьяные злые подростки.

Ненавижу тебя!

Будь ты проклята, беглая, прочь!

Как в шекспировой драме, ты рухнешь, крича, на

подмостки.

И тогда инвалид, недовесок, моральный урод,

Обернусь я на крик —

Так, что боль искорежит мне шею,

Немота перекроет воспаленный запекшийся рот,

И сказать о любви я уже не смогу. Не сумею.

2

Я сам себе судья и сам себе палач,

Я сам себя распял на древе этой жизни.

Ликуйте, господа! Ведь мне не нужен плач,

Смотрите на меня без всякой укоризны.

Умельцы-силачи, глотайте калачи

И плюйте мне в лицо остатками обеда…

Я сам себе палач.

Вы – тоже палачи,

Пусть будет общей пиррова победа!

Я – ваш, друзья!

От первого гвоздя

И до последнего.

Я сам – исчадье ада.

Что кровь? – Вода! Испейте, уходя

Не знавшие ни мора и ни глада.

Испейте, сытые, умелые в любви,

Погрязшие в морали, как в болоте…

Скорей, скорей сюда

Скорей, к моей крови,

К дымящейся, развороченной плоти,

Сюда, скорей, из глубины зеркал,

Вы – приживалки, шлюхи и альфонсы!

…Как страшно свет

В пустых глазах мерцал,

Как яростно и зло палило солнце,

Когда ко мне,

Сквозь оголтелый люд,

Шла женщина, печали не скрывая,

Чтобы сказать мне тихо: «Не люблю…»

Любимая, хорошая, родная!

Я сам себе палач

И сам себе судья

Я сам себе истец, и сам себе ответчик

Известен приговор.

Два слова – «Не судьба!».

И ты – не человек, а просто… человечек…

Сон обрывается…

Снится мне: я свеж и молод…

Я. Полонский

…Ты говоришь:

„Послушай, милый, зай,

Я так люблю тебя, но нам не суждено…“

…Сон обрывается.

Прошу: не исчезай,

Поговори со мной, возлюбленная…

Но

Сон обрывается,

За ним – глухой обрыв,

Паучья глухота,

Тревожный полумрак.

Я вижу сам себя:

И, голову обрив,

Я в трауре сижу.

Ползучий, словно рак,

Откуда ни возьмись,

Вползает в сердце смрад,

Касается своей уверенной клешнёй…

Сон обрывается.

Я сам себе не рад.

Любимая, ты где?

Поговори со мной.

Звонят колокола:

Их погребальный звон

Игрушкой на ветвях серебряной висит.

Сон обрывается.

Любовь уходит вон:

Ее – да и тебя —

Ничто не воскресит…

Она говорит…

– Такая, – говорит, – ваша нация…

Поворачивается и уходит.

А мне кажется, что это – галлюцинация,

И время обиды уходит,

Как соль в воде стремглав растворяется,

Себя растворив без остатка.

А она кричит, негодует, разоряется —

Неженка, ведьма, касатка.

– А я, – говорит, – тебя ненавижу,

И чувство наше давно стало золой.

Вдруг я вздрагиваю, как от удара, и вижу

Взгляд ненавидящий, дикий, злой.

А что потом, не помню, не ведаю,

И лечу, как будто в пропасть, с обрыва,

И сам себе, словно пророк, проповедую

О жизни на линии обрыва…

За твою малиновую ласку

Я скажу «села» начальнику евреев

За его малиновую ласку…

О. Мандельштам, „Канцона“

…Мне твоя малиновая ласка,

Словно меч, приставленный к гортани,

Словно мяч, привидевшийся Тане

В страшном сне: там катится коляска

Вместе с Таней, падающей в воду,

С мячиком, который в речке тонет,

С птицей, что на мокрой ветке стонет,

С волком, проклинающим погоду —

Мячик, Таня, речка, звери, птицы —

В пестрой круговерти всё смешалось,

Сна разбушевавшаяся шалость,

В чьих руках мелькающие спицы? —

Три старухи – сморщенные парки, —

Вяжут всевозможные узоры

И роняют сумрачные взоры,

Словно листья в нашем старом парке,

Где затеяли шальную пляску

Заросли ликующих акаций…

…И воздвигли арку прокураций

За твою малиновую ласку…

Ты

…Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман…

Н. Гумилев

Я в твою судьбу вошел, как случайный гость:

Побывал, погостил и ушел, исчез в никуда.

Ничего не осталось во мне. Даже злость

Испарилась внезапно, как в пустыне горячей – вода.

То ли я оказался не тот, то ли – ты,

То ли мы оказались чужими в странной игре,

Где один шаг до зияющей пустоты;

Вот такая игра, где любовь – это радость и грех.