— А, это. — Гончая погнал своего осла вперед и дернул за веревку тех, которых вел. — Не так, как раньше, я полагаю. Она приходит к окну Великого мантейона два или три раза в год, по крайней мере так говорят авгуры.

— На самом деле и раньше все было не так. За все то время, что я рос, ни один бог не посещал нас. Теофании начались незадолго до отъезда на Синюю.

— Я этого не знал, — сказал Гончая.

— То, что я хотел...

— Муж идти, — перебил их Орев. — Хряк муж.

— Хорошо. — Он поднял фонарь. — Хряк? С тобой все в порядке?

— Хо, х'йа.

— Мы беспокоились о тебе. — Он поспешил вперед.

В неверном свете раскачивающегося фонаря был виден огромный Хряк, его грязные черные бриджи и грязная серая рубашка; его большой меч как раз сейчас исследовал широкий дверной проем виллы Крови, из которого Хряк готовился выйти.

— Мы собираемся разбить там лагерь. Там есть камины, я уверен, или раньше были.

— Х'йа, кореш.

Он снова повернулся к Гончей:

— Тебе нужна наша помощь с ослами?

— Нет, — крикнул Гончая. — Но вы можете разжечь огонь.

— Мы так и сделаем. Ну вот, сейчас я задую свечу, Хряк. Гончая хочет, чтобы я не тратил ее впустую, и он прав. Во всяком случае, я не видел здесь дров, а мебель, как мне кажется, давно украдена или сожжена.

— Х'йа.

— Бедн муж, — пробормотал Орев.

— Так ты проводишь меня в заднюю часть дома и поможешь найти дрова? Деревья там нависают над стеной, насколько я помню, и там должны быть упавшие ветки.

Большая рука Хряка нашла его руку, и, хотя Хряк не ответил, он послушно последовал за ним.

— Вот здесь были сараи для поплавков Крови, а там были заперты рогатые кошки. О них заботился талос, тот самый, которого Шелк убил в туннелях. Я думаю, что остальные, те, которых мы убили, когда штурмовали дом, принадлежали Аюнтамьенто. Крольчатники, должно быть, тоже были здесь, хотя я не помню, чтобы видел их.

— Видел? — Рука Хряка напряглась. — Ты сказал «видел», кореш?

Орев беспокойно заерзал на плече хозяина, наполовину расправив крылья:

— Атас.

— Да, Хряк, я так и сказал.

— Приятели, мы, х'ага?

— Конечно, я твой друг, Хряк, а ты, я надеюсь, — мой.

— Тогда скажи мне кое-чо, кореш. Скажи мне, чо ты зыришь.

— Прямо сейчас? Вообще ничего. Совершенно темно.

— Ты сказал, чо задул фару, х'и ты х'эт сделал. Слыхал тя. Х'он слыхал, хак ты х'открыл, дунул х'и закрыл.

— Совершенно верно. Я могу зажечь его снова, если хочешь, и использовать, чтобы поискать дрова.

— Нет солнца, кореш?

— Да. Вообще нет.

Рука на его плече, и без того напряженная, сжалась еще сильнее:

— Чо х'о небоземлях? Х'они там светят, х'или хак?

— Нет... подожди. — Он поднял голову, вглядываясь в небо. — Одна маленькая красная точка. Это горящий город, я полагаю, хотя для нас это всего лишь искра. Так мне кто-то сказал.

— Хак нащет х'этой хазы, кореш? Ты х'уже был внутри?

— Нет, пока нет. Я, конечно, собирался.

— Тады ты не знаешь, х'есть ли там х'огни, х'йа? — голос Хряка дрогнул.

— Я... я склонен сомневаться в этом. Вход был темным, и мы — я — не видел света в окнах. Я не спрашивал Гончую, но если бы он видел что-то, то наверняка упомянул бы об этом.

— Чо нащет тя, Х'орев? Ты был внутри со мной.

— Птиц идти, — осторожно подтвердил Орев.

— Твои зенки хороши в темноте. Лучше, чем х'у людей, лилия, Х'орев? Позырь кругом счас, лады? Помоги твому другу, х'а?

— Птиц видеть.

— Те неча… трусить. Чо ты зыришь?

— Хряк, Шелк.

— Х'йа. Х'а чо по бокам х'от нас?

— Больш стен. Больш дом.

— Х'а чо за баба, Х'орев? Видишь бабу, чо зырит х'и слушает?

— Нет дев.

— Могет быть, зырит х'из х'окна, х'она.

— Нет, нет. Нет видеть.

Послышалось кряхтение от натуги, сопровождаемое глухим стуком, когда колено Хряка опустилось на жесткую сухую траву.

— Кореш, ты мне помогешь? Ты — мой друг, так ты гришь. Помогешь?

— Конечно, Хряк. — Судя по новому положению руки Хряка, тот стоял перед ним на коленях. Он нащупал наемника и нашел другую руку, волосатую, величиной с добрый окорок, которая сжимала рукоять большого меча. — Я помогу тебе всем, чем смогу. Конечно, ты это знаешь.

— Помнишь, хак щупал мой циферблат, кореш?

— Конечно.

— Хотел доказать, чо х'у твоего Хряка нет зенок, кореш. Замотал х'их тряпкой, х'и некоторые думают, чо Хряк прикидывается. Хотел, шоб ты сам нашел.

— Я понимаю.

— Тогда х'у тя х'еще не было фары, но теперь х'есть. Зажжешь свет для мя, кореш? На х'одну секунду, лады?

— Конечно. На самом деле это будет облегчением для меня. Подожди минутку. — Он открыл фонарь и снова щелкнул огнивом. Фонарь вспыхнул, выбрасывая желто-белые искры, которые казались такими же яркими, как брошенные факелы; появилось масляно-желтое пламя свечи.

Тряпка больше не закрывала широкое бородатое лицо Хряка. Широко расставленные отверстия, похожие на ямы в черепе, смотрели в никуда.

— Ты видишь х'их, кореш? Видишь мои зенки? Хде х'они были?

Он заставил себя заговорить:

— Да, Хряк. Да, вижу.

— Х'утекли, х'они, х'йа? Х'их вырвали?

Он опустил фонарь и отвернулся:

— Да. Их нет.

— Пачкаются, х'иногда. Чищу х'их тряпкой на конце пальца.

— Муж плач, — сообщил ему Орев, и он посмотрел на Хряка. Струйки влаги стекали по обе стороны широкого носа.

— Я почищу их для тебя, Хряк, если ты этого хочешь. Чистой тряпкой и чистой водой.

— Вошел внутрь. — Голос Хряка был почти неслышен. — В хазу, шоб найти то, чо можно найти, кореш. Х'и х'узырил х'ее.

Тишина. Он снова открыл маленький черный фонарь и задул свечу, сам не зная почему.

— Х'опять темно, кореш? — В голосе Хряка слышалось омерзительное веселье, которое ранило сильнее любых слез.

— Да, Хряк, — сказал он. — Опять темно.