самых разных формах. Кайзер Вильгельм II (1888-1918 гг.) использовал (и в свою очередь был использован) прессу, фотографию и новомодное кино, став первой и последней королевской медиа-звездой Германии благодаря своим частым публичным выступлениям. Людвиг II Баварский (1864-86 гг.), который, вероятно, был бы хорош в такой роли, принадлежал к предыдущей эпохе развития медиа, но его также можно понимать как раннего беглеца от устаревшей придворной суеты. Если Людвиг был поклонником авангардной музыки Рихарда Вагнера, то Вильгельм II увлекался новейшими технологиями, особенно если они были связаны с войной; он не окружал себя только старой прусской знатью, но, как отмечал Вальтер Ратенау, лучше всего чувствовал себя среди «ослепительных гранд-буржуа, любезных ганзейцев и богатых американцев». Русские цари придерживались более традиционалистского образа и в конфликте с современными представлениями о рациональности культивировали политическую символику, которая подчеркивала сакральный ореол правителя, но ни в коем случае не пренебрегала новыми средствами массовой информации. В трех других громких случаях - королева Виктория, император Мэйдзи и Наполеон III - монархия была фактически перестроена в соответствии с условиями XIX века.

Когда в 1837 г. Виктория была коронована, уважение к британской монархии было на пределе. Поддерживаемая своим способным мужем Альбертом (названным в 1857 г. первым принцем-консортом), она со временем приобрела репутацию добросовестной матери нации, ведущей образцовую семейную жизнь. После смерти Альберта в 1861 году в возрасте 42 лет она на долгие годы отстранилась от всех церемониальных функций и вела уединенную жизнь в своих шотландских поместьях. Это не могло не оказать влияния на общественность, некоторые даже ставили под сомнение будущее монархии, но это лишь подчеркивает важность той роли, которую королевская семья стала играть в эмоциональной жизни нации. Как выразился журналист Уолтер Бейджхот в своей влиятельной книге "Британская конституция" (1865 г.), монархия была не правящим аппаратом британской государственной машины, а символическим институтом, обеспечивающим гражданское доверие и общественный дух. Бейджхот недооценил кратковременную слабость британской монархии. Виктория вновь вышла из одинокого вдовства в 1872 г. и, благодаря серьезному интересу к общественным делам, все более убедительной репутации человека, стоящего "над классами", и прежде всего тщательно организованной политической пропаганде, стала по-настоящему популярной королевой. Девять ее детей и сорок внуков оказались на европейских престолах, а после того как в 1876 г. Дизраэли возвел ее в ранг императрицы Индии, она стала своего рода глобальным монархом, тесно связанным с британским империализмом и поддерживающим его. Однако уже в юности у Виктории сформировалось сильное чувство имперской принадлежности Индии и собственных обязательств перед ее народами. Ее бриллиантовый юбилей в 1897 г. вызвал невиданный ранее роялистский энтузиазм во всем британском обществе. Когда она умерла в 1901 году, большинство британцев не могли вспомнить времени без нее. Критики монархии почти полностью замолчали.

Виктория, Альберт и их советники адаптировали этот институт к современной эпохе как в его политических функциях, так и в его символическом сиянии. Будучи женщиной во главе величайшей мировой державы, она скорее выступала за матриархальную заботу, чем за повышение роли женщин в политике и общественной жизни. Тем не менее, она воплотила в себе присутствие женщин в политике так, как это сделала лишь одна другая императорская вдова - ее чуть более молодая современница, вдовствующая императрица Китая Цыси. Изначально близкая к либералам, Виктория в конце жизни поддерживала консервативные элементы в британской политике. Однако она удержалась от крайних форм агрессивного империализма и оставила в наследство своей семье заботливое отношение к беднейшим слоям британского общества.

На первый взгляд, японский императорский институт движется по орбите, отличной от орбиты европейских монархий. Документальные свидетельства позволяют отнести его к концу VII в., когда впервые сформировалось централизованное государство; таким образом, он примерно на двести лет старше зарождения английской (англосаксонской) монархии времен Альфреда Великого (871-899 гг.). Несмотря на великую модель китайской империи, созданной за восемьсот лет до этого, институт тэнно с самого начала был укоренен в культурной и политической специфике Японии. В XIX веке он также развивался вне европейского монархического ландшафта, в который император Мэйдзи был включен лишь символически. Он не имел родственных связей с европейским монархическим классом, в то время как его единственный аналог в Америке, император Бразилии Педру II, был, в конце концов, двоюродным братом австрийского императора. Азиатские государи могли перенять европейские королевские модели только через литературу, как шах Насир аль-Дин, который научился восхищаться Петром Великим, Людовиком XIV и Фридрихом Великим, читая их биографии. Монархическая солидарность между цивилизациями не имела большого значения. После европейского путешествия из столицы в столицу в 1867 г. султану Абдулазизу показалось, что только Франц Иосиф отнесся к нему по-братски, без обиды.

Японский император был фигурой, погруженной в грезы, а не "буржуазным монархом" европейского типа, не главой придворного общества, открытого для посторонних глаз. Тем не менее параллели с Европой есть. В отличие от китайского императорского института, который вплоть до своей гибели в 1911 г. сохранял самосознание, восходящее к XVII в., император Мэйдзи был продуктом революционной эпохи, новым началом под эгидой современности. В Японии, как и в Великобритании, в течение XIX века произошла колоссальная переоценка монархии. В 1830 г., когда безнравственность и злоупотребление властью в значительной степени дискредитировали британскую королевскую власть, императорский двор в Киото погряз в привычном бесправии. Управление страной вращалось вокруг сёгуна в Эдо. К моменту смерти императора Мэйдзи в 1912 году императорский институт стал высшим источником политической легитимности и самой важной звездой на небосклоне национальных ценностей. Как на бумаге, так и в реальности тэнно был более влиятелен в японской политической системе, чем королева Виктория в Великобритании. Однако в обоих случаях монархия выполняла ключевую интегративную функцию в национальной культуре. В Японии она была сильнее, чем в Великобритании, благодаря сознательному стремлению вдохнуть в монархию новую жизнь.

Здесь следует различать два момента. С одной стороны, революционный эдикт от 3 января 1868 г., провозгласивший "восстановление" императорской власти, сделал ее центральным элементом японского государства, подобно тому как парламент был в Великобритании. Отныне политическая власть могла иметь даже минимальную легитимность только в том случае, если она осуществлялась от имени юного принца Муцухито, взошедшего на престол в шестнадцатилетнем возрасте под правительственным лозунгом "Мэйдзи". Архитекторы "обновления Мэйдзи" использовали императора для придания авторитета режиму, который, по сути, был узурпаторским; он был более или менее согласен с их целями, но обладал собственной волей и никогда не позволял просто использовать себя в качестве инструмента. Таким образом, в конце века Япония стала конституционным государством с необычайно сильным императорским главой - формой суверенитета (в обоих