политиком (его примеру последовал консерватор Дизраэли), который провел массовые митинги вне контекста акций протеста, как нормальную часть демократической жизни, в которых основным тоном было полурелигиозное возрождение. Оратор возбуждал аудиторию, вступал в словесную перепалку с зазывалами и заканчивал выступление обращением к своим сторонникам. Для Гладстона, при ответственном подходе, все это способствовало просвещению все более широкого электората. Тонкая грань демагогии пересекалась там, где, как в Аргентине при Хуане Мануэле Росасе и его жене, эвите XIX века, подстрекательские речи против оппонентов были ориентированы на городской плебс: примитивная, персонифицированная форма манипуляции, известная с древности, но мало используемая вне революционных ситуаций. Что было характерно для XIX века, так это новое укрощение агитации в избирательных целях, в рамках регулярного функционирования политической системы.

 

2. Реинвентаризация монархии

В середине XIX века, уже после Великой французской революции, монархия все еще оставалась наиболее распространенной формой государственного устройства. Короли и императоры были на всех континентах. В Европе республики раннего Нового времени, а также новые, возникшие в эпоху революции, исчезли на последней волне «монархизации». Если, как иногда утверждают, обезглавливание Людовика XVI уничтожило основу монархии как политического устройства и объекта коллективного воображения, то ее предсмертная агония оказалась, тем не менее, долгой и счастливой. В годы, последовавшие за 1815 годом, Швейцария была единственной среди крупных европейских стран, где не было королевской власти. Монархические настроения культивировались даже в Австралии - хотя ни один британский монарх (в отличие от череды принцев) не появлялся там до 1954 года, а в 1901 году, когда австралийские колонии создали федерацию, никому не пришло в голову провозгласить республику. Были правители с несколькими тысячами подданных и другие с несколькими сотнями миллионов; самодержцы, осуществлявшие прямое управление, и принцы, вынужденные довольствоваться чисто церемониальными функциями. Небольшое королевство в Гималаях или на Южных морях имело с коронованными главами государств в Лондоне и Санкт-Петербурге две общие черты: династическую легитимность, делающую достоинство монарха или императора наследственным, и ауру вокруг трона, обеспечивающую его обладателю базовое уважение и почитание вне зависимости от его личных качеств.

 

Монархия в колониальной революции

Ярлыки "монархия" и "царство" охватывали необычайное обилие политических форм. Даже схожие по структуре инстанции сильно различались по степени культурной укорененности королевской власти: если абсолютные русские цари вплоть до конца правления династии Романовых культивировали ореол святости, так что даже Николай II лелеял и праздновал взаимное благочестие с русским народом, то монархи Франции и Бельгии после 1830 года оказались не более чем обыденными буржуазными королями. Русская православная церковь ревностно проповедовала святость царя, в то время как церковь в католических странах проявляла большую сдержанность, а протестантизм имел лишь довольно абстрактное представление о государственной церкви.

Хорошим примером разнообразия монархий может служить Юго-Восточная Азия. В начале XIX века здесь существовали:

▪ Буддийские королевства в Бирме, Камбодже и Сиаме, где монарх жил в замкнутом дворцовом мире и не мог выступать с политическими инициативами из-за власти своих советников или бремени протокола;

▪ вьетнамская имперская система по образцу китайской, в которой правитель стоял на вершине пирамиды чиновников и обычно рассматривал соседние народы как варваров, нуждающихся в цивилизации;

▪ мусульманские султанаты в полицентричном малайском мире, чье положение было гораздо менее возвышенным, чем у других правителей региона, и которые управляли с меньшей помпой своими преимущественно прибрежными или речными столицами и внутренними районами; и

▪ колониальные губернаторы, особенно в Маниле и Батавии, которые выступали как представители европейских монархов и даже стремились культивировать царскую пышность в качестве посланников довольно бережливых и настроенных республикански Нидерландов.

Наряду с революцией, главным врагом монархий в XIX веке стало европейское колониальное господство. Во многих частях света европейцы уничтожали местную королевскую власть, либо полностью искореняя ее, либо ослабляя до неузнаваемости. Чаще всего местный монарх попадал под их "защиту", и ему позволялось сохранить большую часть своих доходов, а также королевский образ жизни и любую религиозную роль, которую он до этого играл. При этом его политические полномочия ограничивались, он лишался как командования армией, так и традиционных юридических привилегий, таких как право жизни и смерти над своими подданными. Длительный процесс перехода неевропейских королей (и вождей) к непрямому правлению завершился незадолго до Первой мировой войны. Марокканский султан стал последним монархом, который был подчинен колониальному резиденту (в 1912 году), сохранив при этом свой ранг и достоинство. Решение о том, прямое или косвенное правление осуществляет колониальная держава, никогда не принималось в соответствии с общими принципами или всеобъемлющим стратегическим планом; конкретная форма колониального административного деспотизма в каждом случае зависела от местных условий.

Иногда допускались действительно серьезные просчеты. В Бирме король Миндон вплоть до своей смерти в 1878 г. провел ряд стабилизирующих реформ, намереваясь с их помощью устранить предлог, что имперский контроль необходим для прекращения хаоса и заполнения вакуума власти. Однако экономические трудности, возникшие при произволе его преемника, а также растущее давление со стороны британских экономических интересов расчистили путь для внешнего вмешательства. Опасаясь, прежде всего, того, что королевское правительство в Мандалае не сможет или не захочет удержать третьих лиц в сфере своего влияния, англичане в 1885 г. объявили войну Королевству Верхняя Бирма. После преодоления последнего сопротивления они аннексировали Верхнюю Бирму и в последующие годы присоединили ее к своей давней администрации в Нижней Бирме и правительству Британской Индии. Бирманская монархия была упразднена. Ошибка британцев заключалась в том, что одна из традиционных функций короля заключалась в том, чтобы держать под контролем многочисленное буддийское духовенство. Исчезновение королевских структур внезапно лишило власти и обесценило весь мир монастырей, так что, например, назначать главу иерархии стало некому. Неудивительно поэтому, что весь колониальный период прошел под знаком волнений среди буддийских монахов - влиятельной части населения, чьим доверием и поддержкой колониальное государство так и не смогло заручиться.

На значительных территориях колоний не было установлено единой системы. Британцы продемонстрировали это на примере Индии, где (а) некоторые провинции перешли под прямое управление Ост-Индской компании (после 1858 г. - короны); (б) еще около пятисот территорий по всей Индии сохранили своих махараджей, низамов и т.д.; (в) несколько приграничных районов перешли под особое военное управление. В 1880-х гг. французы разрушили Вьетнамское королевство, не затронув его ни на уровне символов, ни путем инкорпорации его административного персонала. В других частях индокитайской федерации французы были более гибкими: в Лаосе и Камбодже были оставлены династии коренного населения, но они должны были признать, что решение о престолонаследии принимается французами. В системе непрямого правления, как и в Африке, были свои нюансы: колониальным властям было