не задавались. Молча провела нас через ряды, на одном из которых, на самой верхней полке, виднелись пухлые полиэтиленовые свертки.

— Берите скока надо, — проскрипела Анна Петровна. — Тока лишнего не удумайте, у меня все под отчет! А я пока за журналом схожу и за сухой одеждой.

Не то, чтобы я был большим специалистом касательно болезни Альцгеймера, но я был уверен, что эта фигня не выборочно работает на различные участки памяти. Просто у меня как-то в голове не укладывается, как можно не запоминать хотя бы немного на лицо пионеров, но досконально знать общее количество всего покоящегося здесь барахла.

— Так на что я должна не обижаться? — неожиданно спрашивает активистка.

Черт, а я уж наивно понадеялся, что тема закрыта. Да уже и пик раздражения как-то сам собой рассосался. Мне вообще не хотелось с ней говорить. Хотелось уйти прочь и оставить ее стоять посреди склада.

— Ни на что, забудь, — махнул рукой я, потянувшись за стоящей неподалеку табуреткой. — Я достаю, ты принимаешь, лады? Сложи их пока в одну кучу, дальше там разберемся.

Славя кивнула. Хрустнув позвонками, я взгромоздился на табурет и, чуть привставая на цыпочки, принялся поочередно передавать активистке свертки.

— Что случилось? — таки не смогла блондинка тишину сохранить. — Мне казалось, что ты начал меняться, но…

— Ох, давай не будем, — кисло откликнулся я.

Но та не намерена была отступать.

— Максим, ты ведь часть нашего коллектива. Тут дело ведь даже не в том, что я помощница вожатой, просто…

— Не надо просто, — сухо ответил я. — Ты не видишь, что я не хочу говорить? Нахрен ты мне допрос устраиваешь? Отстань, пожалуйста!

Добродетельное лицо Слави выразило боль и обиду. А мне остро хочется курить. Прям до сжатых кулаков. Довели, мать вашу…

— Знаешь, Максим, Денис так много о тебе говорит порой…

— Не понял, — медленно процедил я, рассматривая внезапно побелевшие костяшки пальцев. — Это вообще к чему сейчас?

— А ты подумай, — жмет плечами активистка, изо всех сил стараясь изобразить равнодушие. — Ты же умный. Чуть ли не всех нас умнее, и, знаешь, в этом не стыдно признаваться. Абсолютно не стыдно. Не удивлюсь, что в своем каком-то кругу, если таковой у тебя есть, все тебя чуть ли не за какого небожителя считают. Лучше — значит прав, и все дела. А все, кто к его Величеству лезут со своей колокольней, тотчас же отсеиваются. Только вот кого-то, вроде твоего друга, вся эта история злит нереально. Так что если ты рычаги не спустишь слегонца, то рискуешь потерять человека, которому ты настоящий дорог. От слишком самоуверенных все уходят рано или поздно. Иногда даже просто-напросто назло. Нехорошо так людьми-то разбрасываться, тебе не кажется?

Внимательно выслушав сию пламенную речь, молча протягиваю Славе последний дождевик. Парировать мне тут было нечем. А в уголках глаз предательски теплеет. Повезло, что в этот же момент из-за стеллажей вырулила кастелянша:

— Ну, как оно, собрали или чагой?

— Собрали, Анна Петровна, — подтвердила Славя.

— Чудно. Сухую сменку вам подобрала. Пойдем, внучка, переоденешься у меня в комнатке.

— Мне тоже? — интересуюсь.

— А ты и здесь можешь, тебе-то шо? — фыркает кастелянша, протягивая мне новехонький комплект пионерской формы. — На батарею вещи не забудь повесить.

Действительно, а мне-то что? Подождав, пока эта двоица полностью исчезнет с горизонта, быстро переоделся в форму, преодолев желание пнуть галстук куда-нибудь под стеллаж. На руку пусть идет, по старой-доброй привычке.

Схватил чуть больше половины из аккуратно собранных Славей дождевиков и выдвинулся на улицу. Саму ее решил там подождать. Не глупая, разберется, где меня искать. А я пока покурю. И вы даже представить себе не можете, с каким удовольствием.

Как же это все мне надоело. Сил никаких больше нет. Тошнит уже от этого чертового лагеря. И даже винить-то некого, что я тут. Все решили за меня. А я усугубил, сам того не осознавая. А сейчас еще на эту свечку переться, где я опять буду мучиться из-за нахождения рядом с Алисой.

Я оказался в клетке своих же собственных эмоций. Отчаянно бьющийся об железные прутья, раздирая себе плоть в кровавые ошметки, в надежде выбраться. Но они не поддавались. И каждая моя новая попытка сужала клетку вокруг меня все сильнее и сильнее. Хотелось просто заорать, дав выход всем этим эмоциям.

Или таблицу кому-нибудь раскрасить.

Хотя, куда мне, я же драться не умею…

— Чего стоишь? — услышал я позади себя добрый голос. — Надевай дождевик, нас уже там, поди, заждались.

Я едва успел сныкать электронку. Славя вышла, обвешенная оставшимися дождевиками. Улыбается. Будто и не песочила меня буквально с пять минут назад. Удивительно.

— Ты не злишься, — это был не вопрос.

— С чего бы? — удивляется. — На таких бук, как ты, не злиться надо. А постараться помочь. Потому что, к сожалению, в каждом человеке есть тьма. Даже во мне.

— Вот уж не поверю никогда, — хмыкаю через силу.

— Представь себе, — подмигивает активистка. — Главное, не дать человеку заблудиться во мгле. Любыми способами, действиями, разговорами. Научить его справляться с этим, показывая путь к добру. А добро, оно всегда побеждает.

Может быть, может быть… Почему-то поймал себя на мысли, что до одури хочу с этим согласиться. Дурной пример заразителен, да. Кажется, я правда старею.

Накинув на себя дождевик, предварительно выбранный самый более-менее выглядящий из тех, которые я понахватал, взглядом показываю активистке свою фальшивую готовность к лагерному мероприятию. Та, одобрительно улыбнувшись, перехватила поудобнее свою партию, и, грациозно перепрыгнув лужу около крыльца, двинулась в сторону клуба кибернетиков. Попросив зудящее сердце заткнуться, двигаюсь за ней следом.

Уже на подходе к клубу я услышал изнутри голоса Алисы и Панамки, спорящих о чем-то на повышенных тонах.

— Ну что там опять… — глубоко вздохнула Славя.

А там, как оказалось, обе девушки даже не на повышенных тонах спорили. Это просто звукоизоляция так постаралась. Так-то они чуть ли не кричали друг на друга. Ну, точнее кричала Алиса. Ольга еще как-то сдерживалась. Хотя было видно, что из последних сил. А все остальные просто сидели в немом оцепенении. Кроме побелевшего Электроника, который усиленно потирал щеку, на которой четко виднелся отпечаток от хорошенькой такой пощечины. Ох, мама дорогая…

— Алиса, живо успокойся! — со звенящим напряжением в голосе, цедя каждую букву, произнесла вожатая.

— Успокоиться? — в голосе рыжей сквозило чуть ли не отчаяние. — Урода этого успокойте! Коллектив, вашу мать! Задрали вы меня уже! Ненавижу вас, всех!

Алиса стремительно дернулась к выходу.

— Двачевская! — громыхнула Панамка. — Я тебя не отпускала!

— Да пошла ты! — рявкнула та и, тараном пройдя мимо нас со Славей,