выбежала на улицу, в дождь. Тут уже даже библиотекарша рот приоткрыла. А Ольга так и вовсе потеряла дар речи, беспомощно шевеля губами.

— Ольга Дмитриевна, мне… — начала было Славя.

— Нет, не делай ничего, — сглотнув, ответила та. — Сама разберусь.

— Весело тут у вас свечки проходят, — дернуло меня вставить комментарий. Язык сработал быстрее, чем следовало, поскольку мозг коллегиально с сердцем обдумывал возможность рвануть сейчас за рыжей. Мнения там, скажем так, разделились.

Впрочем, я зря боялся. Моя колкость сейчас вообще мимо всех ушей прошла. Первые же неуверенные возгласы начались еще после нескольких минут тишины.

— Ну, черт кудрявый, устрою я тебе… — вполне себе серьезным тоном пригрозила Электронику Ульянка, не сводя с того пристального взгляда.

— Я же ведь не сказал ей ничего плохого… — пробормотал кибернетик, все еще не убирая руки от щеки.

— Зато пристал, как банный лист! — неожиданно зло сверкнула глазами Лена. Чудны дела твои… — Она ведь несколько раз просила тебя заткнуться!

И снова тишина. Разве что стук дождя и периодические раскаты грома. Просто это уже и не шум. Так, фон.

— Ну задал он ей пару вопросов, что такого-то? — решила заступиться за своего кудрявого недоумка Женя. — Психовать-то зачем, даже если у тебя жизнь не сахар? Можно подумать, что тут прям все с серебряной ложкой во рту сидят. У меня вон, оба родителя запойные, я же не жалуюсь!

— Женя! — наконец-то полностью вышла из транса Ольга. — Как ты можешь так…

— Говорить о своих родителях? — язвительно уточнила библиотекарша. — Спокойно, знаете ли. Или я им должна быть благодарна тупо по факту того, что я на свет появилась? Да лучше бы не появлялась при таком раскладе! Всю жизнь одна, сопровождаемая лишь книгами, оставшимися от бабушкиной библиотеки, да насмешками ребят со двора, после того, как моя мамашка очередную попойку устроила!

— А меня родители лишили права выбора, — подал голос Федя Сухов. — С детства прививали любовь к военному делу, я иногда задаюсь вопросом — действительно ли мне нравится это? Или просто уже выработанный годами рефлекс, как у собаки Павлова? Может я, не знаю, балет любил бы, чем черт не шутит? А так что? Марионетка, созданная своими помешанными родичами.

— А у меня всегда были проблемы с доверием, — осторожно вставила Ульянка. — Мелкой еще совсем была, так у нас в округе домушник завелся…

Вечер откровений прям какой-то начался. Все о чем-то принялись рассказывать наперебой, делиться… А я чувствую себя каким-то одиноким темным пятном. Кляксой на акварели, если угодно. Вроде бы и неуместен, а вроде — необходимая деталь пейзажа. Придающая нужную перспективу этому, даже вопреки воле грозы, хрупкому и радостному пространству.

И рассказывать-то толком не о чем. Нет у меня никакой подходящей истории. А та, что есть — никому ровным счетом неинтересна. Поэтому, пока все внимательно слушали вдохновенную хрень Электроника, я бочком-бочком и сбежал.

Пусть чего хотят, то и думают. Это не мои проблемы, в конце-то концов.

Постарался продумать, каким таким незамысловатым образом можно составить свои дальнейшие планы и как вписать в них дождь, но ни одна из возможных многочисленных мыслей в голову тупо не приходила. Кроме одной. Домик под номером двадцать три с Веселым Роджером на окне. Надоело откладывать, а то так никаких нервов не хватит. Посему, смирившись со своим весьма прискорбным положением, для приличия злобно покривив губы на небо, напустил самое равнодушное выражение лица, на которое только способен, и просто пошел вперед, слушая, как ливень шуршит по обволакивающему мои телеса полиэтилену.

Музыки в ушах сейчас просто катастрофически не хватает. Что-нибудь из Green Day. Или Nickelback. Да уже хоть что-то, пусть даже это будет когда-то довольно популярный, а сейчас канувший в небытие DJ Дождик. Почему же, почему же дождик капает по лужам, я иду по этим лужам, может я кому-то нужен… Почти уверен, что у многих это единственная его композиция, которую они вообще хоть краем уха, да слышали.

Остановился, когда до домика рыжих оставалось всего два шага. Попытался хоть что-то разглядеть через окно, но тщетно. Пересилив себя, сделал еще шаг и поднялся на крайнюю ступеньку.

— Алиса, открой, это Макс!

Тишина. Я попробовал пару раз постучаться, но никто внутри так и не подал признаков жизни. Зябко поежившись, расправил дождевик и уселся на крыльцо, чуть прикрыв глаза:

— Алис, не знаю, слышишь ли ты меня… Выслушай только, пожалуйста. Я… Я правда хочу, как лучше. Я не хотел тебя обидеть, унизить или что-то в этом роде. Правда в том, что… Я боюсь, понимаешь? И дело не только в самом факте отношений, есть еще кое что… Может, я когда-нибудь наберусь смелости рассказать тебе. Просто… Не отталкивай меня, ладно? Я ведь и вправду себя впервые почувствовал счастливым с тобой за много лет, а это о чем-то, да говорит, верно? Прошу тебя только, не надо меня ненавидеть. Конечно, я много херни натворил, но перед тобой я совершенно чист. И подводить тебя, делать тебе больно, это последнее, чего бы мне хотелось. Давай просто пока побудем двумя счастливыми идиотами, нашедшими друг друга? А там уж что будет… Жизнь ведь меня давно отучила зарекаться.

И опять тишина. Посидев еще пару минут, я молча встал и побрел прочь.

В этот раз ноги вынесли меня к порогу медпункта. Просто мысля тут в голову пришла, может с Виолой стоит как-то посоветоваться? Она-то уж всяко подскажет, что делать. И я был уверен, что подскажет именно так, как надо.

Но медсестры на месте не оказалось. Закрыто, наглухо. Чертыхнувшись, я все же решил ее дождаться. Вряд ли Виола надолго отошла.

И тут, заглушая стук воды об бетонную плитку, в такт очередному раскату грома, раздался до боли знакомый ироничный голос самого ядовитейшего в этом мире пионеров. Пионера с большой буквы «П», мать его за ногу.

— Что, Максик, наслаждаешься редким в здешних краях явлением под названием «дождь»?

В ответ я лишь брезгливо поморщился. Он действительно думает, что такими своими спонтанными появлениями до сих пор производит впечатление? Нет уж, не дождется.

— Хорош трепаться, а? И без тебя тошно.

Пионер одобряюще хмыкнул и пристроился рядом, устало привалившись спиной к перилам. Закурил беломорину. Немного подумав, протянул мне:

— На, курни. А то тебя, смотрю, совсем раскорячило. Того гляди отъедешь под своими расшалившимися нервишками.

Неприятный запах курева ударил по ноздрям. Сглотнув тошнотворный комок, я отмахнулся от протянутой руки Пионера и отошел от него в противоположный угол крыльца.

— Как хочешь, — пожал плечами тот и, тихо выпустил очередную легкую струйку дыма, запрокинув