артели «Стандарт-Ойл» и его адвокат Брайзе Иосиф Соломонович — «временно» освобождённый из исправительно-трудового лагеря. Такое, в те весьма интересные времена — довольно частенько практиковалось.

— Что это? — спросил тот, ставя перед судьёй бутылку с мутной жёлтой жидкостью.

— Сцаки ответчика, штоль?

Про судебную экспертизу в эти времена, если и слышали — то только не в этих отдалённых от всех благ цивилизации местах. Поэтому, следственный эксперимент проводил сам судья. Взболтнув бутылку и брезгливо понюхав из открытого горлышка, тот уверенно ответил:

— Это керосин.

Другая бутылка, только уже с прозрачной жидкостью:

— А это что?

После тех же нехитрых манипуляций:

— Вода? Нет, не вода — неизвестное пролетарскому правосудию вещество.

Суд проходил в Ардатове — уездном городе, поэтому судья пока знать не знал и, ведать не ведал о «американской универсальной жидкости».

— Похоже ли это «неизвестное вещество» на керосин — в торговле которым, истец обвиняет моего клиента? — спрашивает адвокат-бандит.

Судья, как это водится в эти весёлые времена, был из «простых» — поэтому и ответил «по-простецки»:

— Сам не видишь, что ли? А чё тогда очки на нос напялил⁈

— Значит, это — не керосин?

Судья начинает терять терпение:

— Издеваешься над народным судом? Счас милиционера позову — он тебя выведет из зала суда и по шее надаёт.

Адвокат торжественно поднимает обе бутылки над головой:

— Как только что установил высокий суд — эта жидкость не является керосином, а значит — торговать ею не возбраняется.

Представитель истца — «Нефтесиндиката» то есть, не унимается:

— Запрещается торговля частных лиц, артелей и кооперативов и, прочих физических и юридических лиц, не керосином именно — а всеми без всякого исключения нефтепродуктами!

— А что такое «нефтепродукт», не подскажите? — задаёт вопрос адвокат.

Судья, только успевал головой вертеть, следя за прениями сторон:

— «Нефтепродукты», это вещества — производимые из нефти…

— Гражданин судья, Вы слышали?

Тот зевнул с тоской:

— Ну, слышал… Я тут, кажный день по десять раз выслушиваю всякое.

Адвокат обращается к ответчику:

— Игорь Станиславович! Из чего Вы изготавливаете американскую универсальную жидкость «Стандарт-Ойл»?

— Из керосина…

Пройдоха-адвокат торжествующе поднимает к потолку указательный палец:

— Вы слышали, гражданин судья: «из керосина» — а вовсе не из нефти. Значит, эта жидкость не является «нефтепродуктом» и, следовательно — торговать ею не запрещено.

Почесав в затылке, судья удалился на совещание и, вернувшись, разя плохо очищенной сивухой, вынес решение в пользу ответчика…

В мою пользу, то бишь.

— Молодцом, — говорю после процесса адвокату, — неделя в «комнате свиданий» с двумя «прачками» враз и, кроме того на ваш счёт в банке «капнут» гроши… Как договаривались.

Иосиф Соломонович, доволен — слов нет:

— Слушайте, а мне нравится так «сидеть»!

— Ну, а я Вам что говорил? Ещё и предложите «контракт» продлить… Хахаха!

— Хахаха!

Адвокат адвокатом, конечно, но тот судья был моим давним знакомым по осени 1922 года — когда мы с Мишкой, со сборным отрядом милиционеров местного НКВД и агентов ОВО были в экспедиции по изыманию сельхозналога у крестьян. Мы конвоировали злостных должников — он назначал им наказание. Юный проныра даже в тот раз смог кратковременно устроился писарем в выездной трибунал и, втереться в доверие к его членам. Поэтому в данный момент, стоило ему только поговорить с судьёй — разъяснив ситуацию с «высоты» нашей колокольни…

Как всё оказалось на мази!

Кстати…

В эпоху НЭПа «договориться» с судом тоже можно — но это довольно дорого и рисково. Поэтому, такой вариант я приберёг на крайний случай…

Слава Богу не понадобилось!

* * *

Однако, «мафия» — получив грандиозный «отлуп» со стороны закона, не успокоилась — видно считая себя «бессмертной».

Поступил донос уже моему начальству — в Губернский отдел вооружённой охраны НКПС, о моей «внештатной» деятельности. Меня вызывали «на ковёр» в Нижний Новгород, где я еле-еле отбился от обвинений — накрыв руководству «поляну» в самом лучшем нэпмановском ресторане. Почти следом, на Ульяновский полустанок приезжала выездная комиссия из Губернского управления НКВД и шерстила всю документацию — мою и заодно Каца… К счастью недолго пробыла и вскоре уехала ничего не криминального не найдя, зато в новеньких берцах от обувной артели «Красный Лабутен» моего бывшего заместителя Чеботарёва, в которой я имею долевое участие. Затем явилась не запылилась комиссия от «Рабоче-крестьянской инспекции» (Рабкрин)… Уехала назад в тех же «берцах», да ещё экипированная с головы до ног в «пролетарки» и только-только начавшиеся шиться в «Красной игле» куртки «Камчатки».

Однако, так и разориться недолго!

Наконец, меня срочно разыскал товарищ Кац и выложил передо мной какую-то бумагу:

— Читай!

Глянул на писанину и аж в глазах от её содержания запрыгало:

— … Твою ж, мать!

— Вот именно! Обрати внимание — почерк тот же самый.

Это было не первый, даже не второй донос на меня в ГПУ и, отчего-то уверенно думаю — не последний.

— Да, уж сам вижу — не слепой чай… Твою ж, мать!

Абрам Израилевич не был связан никакой семейственностью с местными, поэтому в данном случае — он мой естественный союзник. Как и положено каждому уважающему себя менту, Кац имеет свои источники информации на подконтрольной территории — в том числе и на ульяновском почтамте.

— Теперь догадался, понимаешь — из чьей задницы на тебя «ветра» дуют?

Блин, это пипец — каким «догадливым» надо быть! Одного, не пойму:

— Понимаю, но не могу понять — где я им дорогу перешёл? Ведь, это же — не с керосина, оказывается, началось.

— Не знаю, разбирайся сам, — устало отворачивает взгляд, — но с этим надо что-то решать — этот донос вовсе не в мой районный отдел шёл… Когда-нибудь не поленятся, да отвезут лично в Нижний. Я тебя больше прикрывать не могу — без всяких обид.

— И на этом спасибо, Абрам Израилевич!

Хороший человек, с одной стороны…

* * *

— Отец, — спрашиваю дома за ужином, — а у тебя с семейкой Сапрыкиных, никаких серьёзных тёрок не было?

Вскидывает брови:

— Да, как не быть⁈ Это ж — пауки такие, с липкими волосатыми лапами!

И, давай мне рассказывать…

История старая, случившаяся ещё задолго до рождения моего реципиента: в девяностых годах прошлого века — когда и, Фёдор Свешников и Панкрат Сапрыкин были молодыми — полными юношеского задора и амбиций…

— Мы ж с ним