рассказывает о новых проделках кухарки, «госпожи Шнапс», там сговаривается об отсылке мессы королю саксонскому и т. п.

Явитесь ко мне для допроса. Срок не определен.

Если есть о чем сообщить, то пишите. Но наложите печать, для этого облатка и печать на столе. Напишите, где живет Дюпор, когда обыкновенно он принимает, можно ли с ним лично говорить и если бывают при этом посторонние, то кто?

Мне нехорошо. Будьте здоровы. Я не решил еще, поговорить ли лично с Дюпором, или написать ему; последнее мне очень неприятно. Не ждите меня к столу; приятного аппетита! Я не приду, я болен от вчерашней нашей скверной еды. Вам приготовлена кружка вина.

Г-жа Ш. выдаст всю необходимую провизию, поэтому приходите сегодня около 2 часов к обеду. Получил хорошие известия, между нами, чтобы мозгляк ничего не узнал бы об этом.

Бетховен.

…Так как я узнал, что к моему концерту 7-го апреля, то прошу е. сият, разрешить мне устройство концерта 8-го апр. в большой ред.-з., именно в полдень; тогда не придется спешить ни мне, ни моим произведениям. Я очень обязан е. с. за постоянное внимание ко мне и это тем более лестно, что е. с. не относится безучастно к моим произведениям. Надеюсь найти случай доказать мое глубокое уважение…

Прошу вас прийти ко мне завтра, если возможно пораньше или около 8, так как я должен вам сообщить нечто кислородно-кислое. Дюпор сказал вчера, что он мне писал, но я письма не получил. Главное, он уверял меня, что согласен. Но ожидает все-таки еще главного скачка через авансцену.

От нижнего cis до верхнего F. Бетховен.

После шестинедельных всевозможных переговоров я точно выварен и выпарен; изжарен. Что же, наконец, выйдет из концерта, о котором столько судили, если цены не будут повышены? Что останется мне после таких расходов, когда одна переписка стоила так дорого?

Теперь, после двенадцати, в «Грушу», проголодавшийся и про…; потом в кофейню, опять сюда, и сейчас же в Пенцинг, не то останусь без квартиры.

В кофейне Mariahulf ожидаю вас к 3 часам.

В «Золотую Грушу», добрейший!

Только самое нужное. Может быть, уже у вас все! Сейчас после обеда пришлю обещан.

Добрейший!

Найдете нас в «Золотой Груше», оттуда в кофейню.

Обедаю в «Груше»; оттуда в кофейню. В «Груше» закажу для вас, но если не найдете меня там, то приходите в кофейню, так как не знаю наверняка придете ли.

Я уже в «Груше». Приходите за мной. Б.

Мне надо с вами поговорить; приходите, пожалуйста, к обеду. Стол будет накрыт к 2 часам.

Сильного дождя не будет, да и не мешает принять второе крещение вам.

Когда идет почта из Дрездена.

На конверте надо…его величеству королю саксонскому. Если узнаете что-нибудь о квартирах. Увижу ли вас на днях? —

Адрес. Г-ну А. Шиндлеру № 60 Котгассе.

В наши дни в европейских столицах, где имеются многочисленные опытные оркестры, уже свыкшиеся со сложными партитурами последователей Бетховена, такие колоссальные произведения, как 9-я симфония и месса, вызывают усиленную, продолжительную подготовку оркестра, хора и солистов; репетиции частные и общие растягиваются на протяжении нескольких недель и даже месяцев. Каково же было автору работать с музыкантами и певцами, совершенно незнакомыми с этим новым для них языком звуков, с этими неведомыми приемами и оборотами новой музыкальной речи в своеобразном и трудном изложении глухого композитора!

«Одна репетиция для указаний технического свойства, другая, для указаний экспрессий», – записывает автор в своем дневнике, покорясь воле Дюпора и получив разрешение устроить лишь две общие репетиции; но еще задолго до них пришлось испытать много хлопот с организацией хора и оркестра, имея при этом в виду наименьшие расходы.

«Многие музыканты, – пишет Шиндлер в тетради, – играющие на духовых инструментах в театре, заявили об отказе от платы за репетиции; для Бетховена, говорят они, готовы на все. Все охотно готовы участвовать в концерте… Умлауф еще не освоился с партитурой, но хор привык к нему…»

Узнав о намерении автора, ради сокращения расходов воспользоваться участием любителей, многие члены венского музыкального общества стали осаждать его предложением своих услуг, одни добивались участия в хоре, другие, вооружившись скрипками в магазине Ржехачека, стремились занять места рядом с Шупанцигом. Покончив с составом исполнителей, приступили к частным репетициям, во время которых Бетховену пришлось давать бесчисленное множество указаний и объяснений своих необычайных музыкальных замыслов.

«Значит, совершенно так, как при пении со словами?» – спрашивает Шиндлер в тетради, и автор поясняет ему, что контрабасы должны исполнить речитатив (в presto симфонии).

«Для первого раза, – пишет племянник там же, – все шло отлично, басы шли хорошо; когда все разучат, дело пойдет совсем прекрасно».

При репетициях хора, согласно указаниям дирижера, автор сделал несколько исправлений и изменений в партитуре, но когда все восстали против си-бемоль при словах et vitam, то композитором овладело упрямство, да и могло ли быть иначе? Бетховен требует от певцов исполнения своего произведения, а какие-нибудь хористы объясняют ему, что си-бемоль (в Credo мессы), часто повторяемое, надрывает их голоса!.. Так и осталось по настоящее время это си-бемоль в мессе, соперничая с си чистым и с еще более частыми ля в последней части симфонии. Непоколебимый автор остался в уверенности, что хоры покорились его воле, тогда как недосягаемые для певцов ноты целыми группами превращались в паузы или варьировались ad libitum; причем не одно бранное слово раздавалось по его адресу.

Не менее затруднений было с солистами, также принявшимися за работу с большим рвением. Узнав о предстоящем концерте, Унгер предложила Шиндлеру свои услуги и взялась пригласить Зонтаг и баса Прейзингера; передавая об этом композитору, Шиндлер замечает, со своей стороны, что Унгер «очень прилежна, но школа ее несовершенна, а Зонтаг, обладая лучшей школой, очень легкомысленно относится ко всему».

В начале 1893 года Шиндлер обращается к композитору в разговорной тетради.

– Когда мы навестим Унгер? Она действительно интересна. Она шлет вам тысячу благодарностей и вскоре лично поблагодарит вас. Что же касается 24-летнего юноши, о котором вы поручили передать ей, она просила сказать вам, что ваше внимание и похвала дороже для нее, нежели расположение всех 24-летних юношей Вены.

Бетховену, видимо, доставляли высокое наслаждение посещения этих двух необыкновенно красивых обладательниц необыкновенно обширного и чарующего голоса. Лишь в период усиленной работы над 9-й симфонией и последними квартетами композитор отклонял эти визиты. Чаще являлась к нему Унгер, у которой, к сожалению, украли впоследствии письма к ней Бетховена и которая оставила в разговорной тетради такие строки:

– Благодарю вас за милое, любезное