библиотеке; тем не менее зал редута был наполовину пуст. Композитором овладели не разочарование и горе, а гнев и негодование; он шумел, кричал в прихожей, потом на улице, едва удалось племяннику довести его до дома и немного успокоить. Сбор не покрыл даже расходов, и автор не принял бы гарантированного гонорара, если бы друзья не принудили его.

«Кто из присутствовавших в этих двух концертах, – писал Канне после 23 мая, – не был поражен видом маэстро, стоявшего рядом с капельмейстером Умлауфом, следившего за партитурою и вдвойне переживавшего каждую мелочь исполнения… Знаменитый Бетховен может отнести дни эти к самым лучшим в своей жизни, так как энтузиазм слушателей, по окончании каждого номера, достигал наивысшей степени. В произведениях его не только выражается истинный дух искусства во всей красоте своей, но также дух времени, породивший их…» В этой статье Канне знакомит читателей с деталями мессы и симфонии, с этой целью предварительно навещает автора:

«Позвольте заглянуть в партитуры, – просил он автора в разговорной тетради, – чтобы составить разумную рецензию».

О, какой большой шаг сделало бы искусство, как поднялся бы уровень музыкального развития публики, если бы только хоть половина рецензентов следовала этому разумному приему и основывала свое суждение на предварительном знакомстве с партитурой!..

В то же время, после второго концерта, лейпцигская А. М. Z. писала о 9-й симфонии:

«Бетховен создал ее во время отсутствия своего гения; в погоне за внешними комбинациями маэстро сбился с истинного пути; финал – самая слабая часть; впрочем, Бетховен, подобно Генделю, велик даже в своих заблуждениях».

На протяжении почти ста лет и в наши дни отзывы критики о 9-й симфонии так же противоречивы, как и в год ее появления; в пределах немецких стран редко раздаются дерзкие голоса специалистов, не признающих ее первенствующего положения в ряду творений Бетховена и во всей симфонической музыке; при всей интенсивности чувства справедливости, отличающей немца от культурных соседей, он тем не менее настолько фанатичен в отношении к своему искусству, что готов ломать копья в защиту таких творений, в безупречность которых сам не питает веры.

Во Франции галантным апологетом «симфонии с хором» был Гуно, поместивший в своих «Мемуарах» десятки малоубедительных комплиментов. «Прослушав, – говорит он, – впервые 6 и 9 симфонии Бетховена под управлением Хабенека, моя склонность к музыке обратилась в какое-то напряженное стремление; помню, что, рисуя себе гордый, смелый образ этого гиганта-гения, единственного в своем роде, оба эти произведения вызвали во мне инстинктивное сознание общности их во многих отношениях с “Дон-Жуаном” Моцарта; что-то подсказывало мне, что эти два великих гения, столь несходных между собою, имели общую отчизну и верили в один догмат».

Современник автора «Фауста», основатель симфонических Concerts d’Harcourt в Париже и один из лучших французских дирижеров, не разделяет этого восторга и резко осуждает – horribile distu – «симфоническое попурри», не находя в нем единства, внутренней связи частей. A propos, другой не менее известный парижский дирижер, Ламуре, вздумал исполнить в 1889 г. эту симфонию, заменив везде слово радость словом свобода, но упреки прессы заставили его восстановить текст Шиллера – Бетховена; иные французские celebrites (Берлиоз, Фетис и др.), сообразуясь с музыкальным развитием парижан и в угоду им, пошли еще дальше, переделывая и исправляя не текст, а композицию, не только девятую, но и многие другие симфонии Бетховена.

Среди сотен разноречивых отзывов критики, подобных вышеприведенным, большой публике нелегко разобраться, ибо крайне сложная конструкция этого произведения, даже в образцовом исполнении, лишает ее возможности ориентироваться и относиться сознательно к приговорам специалистов.

Из всех симфоний Бетховена девятая наиболее трудна для исполнения: требуется ее терпеливое и продолжительное изучение под опытным руководством, необходимо значительное количество певцов, так как хор во многих местах должен покрывать оркестр, а между тем местами неудобное расположение текста и чрезвычайная высота некоторых хоровых партий значительно уменьшают силу и длительность звуков голоса и тем затрудняют пение. В Германии, где многочисленны поклонники девятой и где корректность музыкантов побеждает технические трудности партитуры, эта симфония ежегодно украшает программы концертов, а в Берлине ее можно слушать по 3 и даже по 5 раз в сезоне, при разном составе исполнителей и под управлением разных дирижеров; в других странах ставится она реже, а в России еще недавно ее постановка в столицах была целым событием, сопровождалась продолжительными приготовлениями и многолетними паузами.

Незадолго до первого исполнения 9-й симфонии, весной 1824 года, «великий в своих заблуждениях» композитор стал героем дня, вошел в моду, привлек к себе всеобщее внимание, поскольку внимание это не было связано с денежными расходами; не только пресса была занята личностью и произведениями маэстро, но также публика особенно интересовалась им, а группа любителей и ценителей поднесла ему адрес, приятно поразивший композитора.

Лестному адресу венских поклонников предшествовала обширная статья в местной газете, восторженно отзывавшаяся о Бетховене: «Он принадлежит, – говорилось в статье, – к тем лицам, которые лучами славы своей озаряют не только Вену и Германию, но всю Европу и все наше столетие. Глубина и своеобразность его гениальных произведений обеспечивают ему, несмотря на модную легкую итальянскую музыку и современных шарлатанов, поклонение всякого истинного ценителя божественного искусства… Поздняя ночь и раннее утро застают его за работой; презирая все показное, он в искусстве и в жизни ищет лишь истины; он враг притворства и не поддерживает знакомства с теми, кто действует наперекор его высоким понятиям о чести и искренности… Стремления его направлены всегда к возвышенному и захватывают все силы души его. Это один из тех редких в наши дни людей, которые не только сами не способны причинить зла, но не терпят также чужой несправедливости. К женщинам он относится с уважением, полным ласковой предупредительности; к друзьям он добр, в чем не раз, вероятно, приходилось убеждаться каждому из них… Будучи страстным поклонником природы, он летом, до восхода солнца, уже бродил по полям и лугам. Понятно, что творения его так же прекрасны, как Божий мир… Почти ежедневно получает он со всех концов Европы и даже из далекой Америки любезные послания поклонников его таланта… Однажды он обедал в ресторане и лишь только слуга случайно назвал его по имени, как английский капитан, сидевший за соседним столом, вскочил, подошел и представился ему, выразив удовольствие видеть маэстро, божественные симфонии которого он слушал с восторгом в Ост-Индии. Искренний восторг британца очень обрадовал композитора, но посетителей он вообще не любит, так как слишком дорожит временем. Кроме искусства он всей душой предан также племяннику своему Карлу и вполне заменяет ему отца… Достойно удивления нежнейшее piano, исполняемое им в