– Я читал их, – ответил высокий раввин, – и понял, что имеет в виду Мартин Лютер, когда хочет использовать нас против своей же церкви. Но какова будет его позиция, если он победит? Не станет ли он настаивать, чтобы мы перешли в его веру?

Сначала аргумент Элиезера показался бессмысленным. И как возразил один еврей:

– После долгой ночи угнетения появился Лютер и сказал: «Судя по вашему обращению с евреями, вы больше животные, чем христиане». И я говорю: доверимся Лютеру и будем надеяться на его торжество.

– Нет, – спокойно предупредил Элиезер, – евреи этого города не окажут поддержки Лютеру. Нам не стоит создавать нового противника на замену старому.

Он попросил одолжить ему памфлет Лютера и, оказавшись в стенах двух маленьких, душных и убогих комнаток, в которых вместе с ним жили его жена и ребенок, теща и две тетки, Элиезер почувствовал уверенность в правоте своего решения; и, когда снова, слово за словом, перечел текст Лютера, он позвал жену и, поскольку она не умела читать, сам прочел ей эти слова и уставился на нее. Она сидела зажав руки между коленями, самая красивая женщина, которую он когда-либо видел; закончив читать, он спросил:

– Что ты думаешь об этом послании?

– Он сказал многое из того, что я хотела бы услышать, – ответила Леа.

– Но что он имел в виду?

– Я думаю, что две вещи. Использовать нас сейчас и обратить в свою веру потом.

– Именно! – воскликнул Элиезер. Он был женат на Леа два года, но его восхищение ею не уменьшилось. Она была столь же проницательна, как и красива, и относилась к обитателям Юденштрассе так же тепло, как к своему сыну. Ее волосы, разделенные на пробор, спадали, прикрывая уши и ее чистое, ясное лицо было словно обрамлено их черной волной. Большую часть жизни она провела за закрытыми воротами квартала, потому что отец мудро предвидел – стоит столь привлекательной юной еврейке попасть на глаза молодым горожанам, как ей не избежать неприятностей; и после замужества Элиезер по той же причине тоже попросил ее держаться ближе к дому. Было немало случаев, когда симпатичных еврейских девушек насиловали или убивали, а власти никак не могли наказать злодеев – главным образом, потому, что судьи отказывались рассматривать грубое заигрывание с девушками как нечто преступное.

Так что вот уже десять лет Леа, молодая жена раввина Элиезера бар Цадока, знала только Юденштрассе. Она излучала такое обаяние, что, когда Леа выходила на узенькую улочку, та оживала. Она не была акушеркой, но многие беременные женщины хотели, чтобы она была рядом во время родов, и она многим помогала. Она была одарена искусством рукоделия, и в полумраке домов Юденштрассе она учила девочек, как заботиться об отцовской одежде. Но лучшей ее черточкой было живое воображение, и она любила рассказывать древние истории о героях иудейства, и матери на этой узкой улице с нетерпением ждали, когда их дети подрастут, чтобы бывать в доме ребе Элиезера, слушая, как его жена расшивает узорами своего воображения волшебные истории, о которых в Библии говорилось лишь несколько предложений.

– Так что не стоит думать, будто Яэль была обыкновенной женой, – как-то услышал Элиезер ее повествование, которое внимательно слушали дюжина ребятишек. – О нет! Она была высокой, с рыжими волосами, и когда Яэль была не старше вас, то отправилась в Синайскую пустыню и приручила льва, потому что она никогда и ничего не боялась. Она умела ткать, и у нее было много красных, золотых и синих платьев, и она искала цветные камни для своих ожерелий. Можете мне поверить – когда Яэль вышла замуж за Хевера, такой свадьбы никто не видел. Люди приезжали из самых далеких деревень. Они ехали на лошадях и верблюдах, а младшая сестра Яэль – она была примерно вашего возраста – оседлала ручного льва, а некоторым из гостей пришлось идти три дня, чтобы попасть на эту свадьбу.

– И им позволили уйти с Юденштрассе? – спросил какой-то Мальчик.

– Моше! – вскричала она. – В те дни мы не жили на запертых Улицах за железными воротами! Разве ты не знаешь, как мы тогда Жили? у нас были красивые деревни под открытым небом, и пальмы были увешаны финиками, а у таких мужчин, как твой отец, были лошади, на которых они скакали по зеленым полям. Может, твой отец, Рахаб, разводил пчел, и, куда бы он ни направлялся на своем белом муле, его всюду окружали цветы, а в лесах жили львы, на которых охотились отважные мужчины, а по пустыне бродили верблюды, на которых можно было ездить, если у вас хватало сноровки поймать их. Повсюду царила красота. А озера… озера были такими большими, что даже нельзя было обойти вокруг них, но у человека по имени Натаниель на одном из озер была лодка, и после свадьбы он устроил для всех детей катание по озеру.

Тихонько пристроившись в углу комнаты, ребе Элиезер слушал ее рассказ, и одна из девочек постарше с конским хвостиком на голове спросила:

– А почему Яэль взяла молоток и вбила гвоздь в голову военачальника Сисары?

Ребе подался вперед, чтобы услышать объяснение жены, потому что Талмуд учит – Яэль, дабы обмануть врага, семь раз отдалась ему, после чего и загнала гвоздь в череп Сисары.

– Если я сейчас все объясню тебе, Мириам, ты, наверно, не поймешь. Так что просто поверь мне, когда я рассказываю, что Яэль была одной из умнейших женщин среди евреев Скажи, Мириам, неужели ты думаешь, что женщина, которая приручила льва, может быть иной?

– А как выглядит верблюд? – спросил один из мальчиков.

– Ты никогда не видел верблюда? – вскричала Леа. – Шерсть у него как у льва, хвост как у тигра, и у него четыре быстрых ноги, как у лошади, и еще есть большие зубы, которыми он обрывает верхушки деревьев, а спит он свернувшись в клубок, как котенок. Вам бы стоило посмотреть, как Яэль со своим мужем Хевером и их детьми ехали на верблюдах по цветочным полям. Они махали людям на озере, а вечерами танцевали на широких открытых полянах под звездами. Неужели вы в самом деле думаете, что в былые дни мы, гордые евреи, жили на таких узких улочках, как эта?

Ребе Элиезер нередко испытывал искушение прервать повествование жены, потому что потом детям придется переосмыслить многое из ее рассказов, но никогда не говорил с ней на эту тему. Ибо когда дети вырастут и обзаведутся семьями, которым придется ютиться по углам переполненных комнат, и у них пойдут свои дети, которые тоже будут знать только Юденштрассе, можно лишь радоваться, что когда-то им довелось узнать, что есть открытые пространства, что существует самоуважение. Эти ошибки не принесут вреда, потому что они будут помнить лишь то, что Яэль была героической женщиной, которая ради спасения Израиля убила человека.

Но настал день, когда даже Элиезер понял, что должен положить конец слишком вольным рассказам своей жены. Как-то утром, когда он сидел на своей кровати, как всегда, читая, он услышал рассказ Леа, которому, вытаращив глаза, внимали ребятишки.

– Ковчег, который Моисей нашел в пустыне, был длинным, как этот дом, и вдвое больше его. Он весь был покрыт золотом, как трость Готтесмана. Моисей положил в него скрижали законов и сорок лет носил их по пустыне. По пустыне? – Она помолчала. – Пустыня была такой же большой, как отсюда и до городской стены, плоской, а песок был покрыт мягкой травой, и всюду, сколько видел глаз, росли цветы. И каждую ночь рядом с каждым цветком вырастал ломоть хлеба с черной коркой – так Бог сорок лет поддерживал жизнь своих евреев.