— У нее нет для этого ни малейших оснований, —вступил в разговор отец. — Даже легенды, которые издавна передаются в этихкраях из уст в уста, утверждают обратное. Согласно этим легендам, святой Эшлервсегда побеждает. Святой Эшлер и Талтос — это одно и то же. Святой Эшлер возвелнаш собор во имя Господне! На том самом месте, где была сожжена его супруга,языческая королева, не пожелавшая отказаться от старой веры, из-под земли забилисточник. В водах этого источника святой Эшлер крестил жителей долины. А прочихТалтосов святой Эшлер умертвил. Он умертвил их всех, дабы люди, созданные пообразу и подобию Христа, правили миром. Так что церковь Христова построена наТалтосе. Если Талтос — порождение колдовства, значит, такова же и Христовацерковь. Ибо они едины и неразделимы.

— Да, он убил всех Талтосов, в этом ты прав, —подхватила Эмалет. — Во имя одного Бога он умертвил остальных. Онвозглавил бойню, дабы сохранить собственную жизнь. Его верными пособниками былистрах, ненависть и отвращение. Ради своего спасения он уничтожил весь свойклан. Даже свою жену он принес в жертву. Таков он, ваш великий святой. Ублюдок,который дурачит доверчивых простаков, обрекает на смерть своих родичей, а самухитряется выйти сухим из воды да еще и стяжать славу!

— Ради Христа, не слушай ее, дитя мое, — взмолилсяотец, обращаясь ко мне. — Что бы она ни говорила, ты — чудо, посланное намБогом. Чудо, которое случается раз за много столетий.

Сестра устремила на меня взгляд, полный ярости; отец схватилее за плечи, пытаясь оттащить прочь.

Теперь, когда отец и дочь стояли рядом, глядя на меня, я сособой ясностью видел, что оба они — люди, причем чрезвычайно друг на другапохожие.

— Погодите, — едва слышно произнес я, однако тихиймой голос прозвучал подобно громовому крику. — Теперь я все понял. Прирождении Господь оставляет выбор каждому из нас. Само по себе слово Талтосничего не значит. Как и всякий человек, я состою из плоти и крови. Я принялСвятое крещение. Я возведен в духовный сан. У меня есть душа. Пусть своимпоявлением на свет я попрал законы природы и естества. Это не закрывает мневрата Царствия Небесного. Лишь греховные деяния способны лишить меня вечногоблаженства. Только лютеране и кальвинисты верят в то, что путь каждого человекапредначертан от рождения. На самом деле Господь всегда дает нам шанс.

— С этим никто не собирается спорить, брат, —изрекла Эмалет.

— Тогда позволь мне повести людей в бой за праведнуюверу, Эмалет! — воскликнул я. — Позволь мне совершить воистину благоедеяние и доказать, что благословение Божье пребывает со мной. Я не могу бытьвоплощением зла, ибо я не желаю им быть! Если я причинил кому-то зло, я сделалэто по ошибке и недомыслию. Я не сомневаюсь в том, что рассказанное тобой —правда и моя мать действительно Анна Болейн. Но если это так, возможно, отецправ. Возможно, мне и в самом деле предстоит осуществить высокую цель, окоторой он говорил. Надеюсь, мой удел — разрушить колдовские чары, наложенныенечестивой матерью, свергнуть с престола Елизавету и возвести на него МариюСтюарт.

— А как же твои прирожденные знания? Ты родился, чтобыодурачить тех, кто намеревался держать тебя взаперти. Именно так всегдапроисходит с Талтосом. «Найдем Талтоса, сотворим Талто-са! — насмешливопропелаЭмалет, словно передразнивая кого-то. — Вырастим Талтоса, дабыпринести его в жертву богам! И пусть они пошлют нам благодатный дождь и богатыйурожай!»

— Все эти старые сказки ныне не имеют никакогозначения, — перебил ее отец. — Да, раньше Господа нашего ИисусаХриста в этих краях звали Повелителем Зелени. Ну и что с того? Христос — нашБог, а Талтос — наш святой, а вовсе не жертва, которую мы готовы принести.Пусть пьяные деревенские жители до сих пор наряжаются в звериные шкуры и нацепляютна головы рога. В таком виде они отправляются в церковь, к яслям, где родилсяСпаситель, а не затевают бесовские игрища. Да, мы не отвергаем старых духов ипри этом верим в Единого Господа, — с воодушевлением продолжалотец. — Мы пребываем в мире с природой, со всем сущим, потому что намудалось превратить Талтоса в святого Эшлера! В течение многих столетий в нашейдолине царили мир и процветание. Подумай об этих благословенных временах, дочьмоя! Маленький народ боится нас. Он не смеет нам досаждать. По ночам мыоставляем для этих существ молоко, и они довольствуются тем, что импредназначено.

— Так было прежде, — вздохнула Эмалет. — Нотеперь мирные времена близятся к концу. Оставь нашу долину, Эшлер, ибо твоеприсутствие льет воду на мельницу протестантов. Повторяю, вскоре все ведьмы,обитающие в долине, проведают о тебе. Они распознают твой особый запах.Возвращайся же скорее в Италию, где никто не знает, кто ты такой. Там тысможешь жить так, как сам того пожелаешь.

— Я наделен душой, исполненной любви к Господу,сестра, — произнес я, стараясь, чтобы голос мой прозвучал как можно твержеи решительнее. — Не отказывай мне в своем доверии. Я способен сплотитьзащитников истинной веры. Способен спасти всех нас.

В ответ Эмалет лишь насмешливо покачала головой иповернулась ко мне спиной.

— А ты, на что ты способна, злобная ведьма? —дрожащим от ярости голосом процедил отец. — На что ты способна со всемисвоими магическими заклинаниями, колдовскими книгами и мерзкими зельями? Всетвои жалкие ухищрения остаются тщетными. Мир наш катится к своему концу, и тыне в силах ничего изменить. Послушай меня, Эшлер, возлюбленный сын мой. Нашадолина — это лишь маленькая часть северной страны. Но мы выдержали немалоиспытаний и сможем устоять перед ними впредь. Пусть весь мир летит впреисподнюю. Здесь, в своей долине, мы будем вести праведную жизнь, работать имолиться. Спаси нас, сын мой. Заклинаю тебя, спаси нас. Знаю, что вера твоя вГоспода незыблема. Попроси же его не оставить нас в годину бедствий. Верю, чтоон не отринет твои молитвы, ибо ты не отвечаешь за грехи родителей. Ты нетаков, как другие люди, но твоей вины в том нет, и Отец Небесный знает это.

— Ни протестантам, ни католикам не в чем меняобвинить, — заявил я. — Если смутные догадки и витают в воздухе, онине найдут подтверждения. Скажи, сестра, ты сохранишь в тайне то, что тебеизвестно?

— Так или иначе, люди узнают обо всем!

Я резко повернулся и вышел из зала. В те минуты я ощущалсебя исполнителем Господней воли, не смиренным и кротким францисканцем, но полнымрешимости миссионером. Я твердо знал, как мне следует поступить.