Мы снова поднялись на Проказницу, но ощущение было такое, будто это совсем другой корабль. Альтия, Брэшен и Эйсын были на борту, но матросы Совершенного сошли на берег. Из случайно подслушанных разговоров я поняла, что Брэшен позаботился, чтобы им дали денег на первое время и выплатили остальное, что причиталось, в течение двух дней, а еще чтобы все они получили рекомендации для будущих нанимателей. Некоторые из них годами не сходили на берег, Совершенный был им домом. Эти матросы уже болтались у причалов в поисках нового рождения на другом корабле.

– Зачем так спешить с отплытием? – спросил Лант у Эйсына.

Мы забились на камбуз, чтобы не путаться под ногами, а Эйсын принес туда сверток, который доставили на корабль для меня, – что-то, завернутое в парусину и перевязанное бечевкой. Распутать узлы оказалось непросто, но мне не хотелось резать веревку.

– Это из-за обычаев торговцев. Если мы отчалим до того, как они примут запрет давать Серебро живым кораблям, то мы, получается, как бы не знаем, что они проголосовали за это, и, значит, не нарушаем решения Совета. Всякий торговец Удачного меньше всего на свете хочет, чтобы его обвинили в неподчинении Совету и приговорили к штрафу. Союз торговцев Удачного стал очень важным, с тех пор как появились несокрушимые корабли и стали соперничать с живыми в перевозках по реке. Если все живые корабли превратятся в драконов, торговцам Удачного не останется ничего другого, кроме как нанимать несокрушимые, чтобы возить товар из Трехога, Кельсингры и небольших городков в чащобах сюда, в Удачный. Торговцам Дождевых чащоб придется начать вести дела с владельцами несокрушимых, и тогда уже не только мы сможем торговать изделиями Старших. Поэтому мы сейчас на всех парусах пойдем в Трехог и будем надеяться, что Малта и Рэйн согласятся с нами и отправят Серебро нам навстречу. – Он поднял руку с новой розовой кожей ладонью вверх. – А раз уж груз отправлен, значит сделка заключена и мы, как честные торговцы, обязаны выполнить свою часть.

– А они что, правда могут помешать живым кораблям превратиться в драконов? – спросил Пер.

– Да вряд ли. Но те, у кого нет живого корабля, те, кто думает, будто это просто говорящие корабли, считают, будто могут приказать нам остановить их. И они могут сильно усложнить нам жизнь.

– А они разве не говорящие корабли? – с невинным видом спросил Пер.

– Нет. Они – члены семьи, – серьезно ответил Эйсын и только потом понял, что Пер его дразнит.

Я наконец справилась с бечевкой и развернула парусину. Внутри оказались штаны и длинный жилет. Ткань была похожа на шелк, а рисунок на ней изображал лягушек на зеленых листах водяных лилий. Краски были такие же яркие, как на плаще-бабочке. Я погладила ткань рукой, но мои обветренная кожа и сломанные ногти чуть зацепились за нее.

– Очень красивые. Когда-нибудь я дорасту до них и буду носить. Кого мне благодарить?

Эйсын таращился на подарок, не в силах скрыть изумления.

– Мою бабушку, – пролепетал он. – И тебе не нужно ждать, пока ты вырастешь. Это же работа Старших. Одежда будет тебе впору.

– А она сделает Би невидимой? – спросил Пер.

– Что?

– У нее раньше был плащ с рисунком вроде бабочек: если его надеть – станешь невидимым.

Эйсын потрясенно уставился на него:

– Так ты имел в виду – совсем невидимым, когда рассказывал свою историю? Ты ведь так и не показал нам, как тот плащ работает, когда Фитц выгнал нас из каюты Янтарь! Ну, в ту ночь, когда мы с Кеннитссоном успели мельком увидеть Серебро. – Он умолк, видимо вспоминая погибшего друга. Потом покачал головой. – Я думал, она просто укрыла тебя плащом и набросала снега сверху, чтобы тебя не увидели. – Он откинулся на спинку стула. – Плащ сохранился? Дадите мне посмотреть?

Пер успел только покачать головой, как снаружи раздался крик:

– Эйсын! Наверх!

Услышав голос отца, Эйсын поспешно вскочил.

– Нет, эти одежды не сделают Би невидимой. Но они стоят целое состояние. Примерь их, Би! – И он, стуча башмаками, умчался в распоряжение Брэшена.

Тем же вечером мы снова отправились в путь. Проказницу отвязали от причала, не обращая внимания на окрики помощников капитана порта. Небо было ясное, и, когда взошла луна, я поднялась на палубу. Так и узнала, что мы вышли из порта не одни: за нами шел Кендри.

– Что ж… Хорошо, что его семья передумала удерживать его, – сказал Брэшен. Он подошел и встал рядом со мной. Оглядев мои нарядные одежды, он улыбнулся. – Ну разве ты не хороша?

Тут Эйсын, пробегая мимо, осмелился взъерошить мне волосы.

– На удачу! – шепнул он и побежал дальше.

На мачтах Проказницы развернулись дополнительные паруса, и мы с легкостью оставили Кендри далеко за кормой.

Мы бежали вдоль побережья на север; Пер и Ант по очереди дежурили в вороньем гнезде, высматривая погоню. Они видели два каких-то корабля, но им обоим было не тягаться в скорости ни с Проказницей, ни с Кендри. А когда вошли в устье реки, Брэшен рассмеялся и сказал, что никакая погоня не отважится зайти за нами в эти едкие воды.

Мы шли против течения. Я смотрела, как команда ведет корабль вверх по реке, и только диву давалась. И еще больше поражалась, глядя вокруг, потому что и вообразить не могла таких видов. По вечерам наша скромная компания собиралась за столом. Началось с того, что Пер стал рассказывать, как они спускались по реке из Кельсингры, и постепенно они поведали мне другие истории о том, что пережили в пути. Лант рассказал, как Пер убил Эллика. В его изложении эта история очень отличалась от того, что я слышала от Пера. Лант так превозносил его, что Пер залился краской. Мы помянули всех, кто погиб в Ивовом Лесу. Спарк расплакалась, слушая, как мама Пера не узнавала его. Эйсын вспоминал Совершенного, каким он был, и не раз при упоминании корабля, превратившегося в драконов, за столом проливали слезы. Я узнала историю Малты, с которой мне только предстояло встретиться: как они с Рэйном из Дождевых чащоб встретились и полюбили друг друга, а после многих испытаний и поженились. Потом настала моя очередь, и я, поколебавшись, рассказала о том, как нас с Шун похитили. Об Эллике. О магии Виндлайера. О калсидийце. Я рассказала им о торговце Акриэль и о том, как она умерла. Но о том, как я убила Двалию и Симфэ, я не проронила ни слова. Любимый, он же Янтарь, тоже помалкивал. Мне хотелось послушать, что этот человек знает о моем отце, о годах, которые, как он утверждал, они провели вместе. Но он не удостоил меня этого.