момент Рузвельт предпочел компромиссную кандидатуру Гарри С. Трумэна, происходившего из Миссури. «Не буду скрывать, что я был разочарован, – пишет Бирнс со сдержанностью, сквозь которую слышен скрежет стиснутых зубов, – и задет этим поступком президента»[2545]. В сентябре 1944 года, в самый разгар предвыборной кампании, он демонстративно уехал с Джорджем Маршаллом на европейский фронт; когда он вернулся, ФДР был вынужден попросить его о выступлении в поддержку своей кандидатуры в официальном письме – чтобы у Бирнса было документальное подтверждение.

Бирнс, несомненно, видел в Трумэне узурпатора: если бы Рузвельт выбрал не Трумэна, а его, он был бы теперь президентом Соединенных Штатов. Трумэн знал о мнении Бирнса, но остро нуждался в помощи старого профессионала в управлении страной и взаимодействии с внешним миром. Поэтому он и отдал ему Государственный департамент. Госсекретарь был самым высокопоставленным членом кабинета и к тому же по действовавшим тогда правилам перехода власти был в отсутствие вице-президента следующим кандидатом на президентское кресло. Это была самая высокая должность, какую мог дать ему Трумэн, не считая самой должности президента.

У Вэнивара Буша и Джеймса Конанта ушли долгие месяцы на то, чтобы убедить Генри Стимсона задуматься о проблемах, которые создаст существование атомной бомбы в послевоенную эпоху. Он не был готов ни в конце октября 1944 года, когда Буш требовал, чтобы он начал действовать, ни в начале декабря, когда Буш снова давил на него. Однако к тому времени сам Буш уже знал, что́, по его мнению, было нужно для решения этой задачи:

Мы считали, что военный министр должен предложить президенту создать комитет или комиссию, обязанностью которых будет подготовка планов. Сюда должна входить подготовка законопроектов и проектов необходимых заявлений, которые нужно будет публиковать в соответствующие моменты… Все мы согласились, что теперь следует ввести в курс дела Государственный департамент[2546].

Стимсон разрешил одному из своих доверенных помощников, бостонскому юристу Харви Х. Банди, отцу Уильяма[2547] и Макджорджа[2548], по меньшей мере начать составление списка членов такого комитета и перечня их обязанностей. Но пока что он не знал даже в самых общих чертах, какую основополагающую стратегию можно будет предложить.

К этому времени идеи Бора, до той или иной степени разбавленные, уже носились в вашингтонском воздухе. Бор пытался убедить американское правительство, что, как только о существовании бомбы станет известно, предотвратить возникновение гонки ядерных вооружений сможет только незамедлительное обсуждение с Советским Союзом обоюдной опасности такой гонки. В апреле он предпринял еще одну попытку встретиться с Рузвельтом; Феликс Франкфуртер и лорд Галифакс, британский посол, как раз гуляли по парку в Вашингтоне, обсуждая наилучшие способы организации такой встречи, когда колокола городских церквей зазвонили, извещая о смерти президента. По-видимому, никто в исполнительной ветви власти не был достаточно убежден в неизбежности осуществления предсказаний Бора. Стимсон был не глупее других членов правительства, но в конце декабря он предостерегал Рузвельта, что русским нужно сначала заслужить право на ознакомление с этой зловещей новостью:

Я рассказал ему о моих взглядах на будущее S-1 [Стимсон использовал этот шифр для обозначения бомбы] в связи с Россией: что я знаю, что они следят за нашей работой, но пока не имеют никаких реальных сведений о ней, и что, хотя меня тревожат возможные последствия сохранения этой работы в тайне от них, даже в настоящее время, я считаю, что нам важно не раскрывать им этого секрета до тех пор, пока мы не будем уверены, что наша откровенность принесет нам реальную выгоду. Я сказал, что не питаю иллюзий относительно возможности вечного сохранения такой тайны, но не думаю, что сейчас уже пора делиться ею с Россией. Он сказал, что, пожалуй, согласен со мной[2549].

В середине февраля, еще раз поговорив с Бушем, Стимсон изложил в своем дневнике, что именно он хотел получить в обмен на сообщение о бомбе. Убежденность Бора в том, что решить проблему бомбы сможет только открытый мир, построенный в некотором роде по образцу республики науки, превратилась в сознании Буша в предложение о международном объединении научных исследований. Относительно такого решения Стимсон записал, что «его полномасштабная реализация была бы нежелательна, пока мы не получим от России все, что сможем, в обмен на увеличение свободы обмена информацией по S-1»[2550]. То есть той выгодой, которой, по мнению Стимсона, Соединенные Штаты должны были добиваться от Советского Союза, была демократизация его системы правления. То, что Бор видел неизбежным результатом решения проблемы бомбы – образование открытого мира, в котором различия социальных и политических условий будут видны всем и, следовательно, будет существовать стимул к их улучшению, – Стимсон считал предварительным условием для начала какого бы то ни было обмена информацией.

Наконец, в середине марта Стимсон поговорил с Рузвельтом; это была их последняя встреча. Разговор этот никаких практических результатов не дал. В апреле, когда в Белом доме появился новый президент, Стимсон готовился предпринять еще одну попытку.

Тем временем бывшие советники Франклина Рузвельта старались убедить Гарри Трумэна во все возрастающем коварстве Советского Союза. Аверелл Гарриман, прагматичный мультимиллионер, бывший послом в Москве, поспешил в Вашингтон, чтобы проинструктировать нового президента. По словам Трумэна, Гарриман сказал ему, что его приезд вызван опасением, что Трумэн «не понимает, как, насколько я видел, понимал это Рузвельт, что Сталин нарушает свои договоренности». Пытаясь смягчить покровительственный тон этого высказывания, Гарриман добавил, что боится, что у Трумэна «должно быть, не было времени ознакомиться со всеми телеграммами последнего времени». Трумэн, самоучка из Миссури, гордившийся числом страниц, которые он мог прочитать за день, – читал он с рекордной скоростью – легко парировал высокомерность Гарримана, дав послу указание «продолжать присылать мне длинные сообщения»[2551].

Гарриман сказал Трумэну, что «Европе угрожает нашествие варваров». Советский Союз, сказал он, собирается прибрать к рукам соседние страны и установить в них советскую систему с тайной полицией и государственным контролем. «Он добавил, что не испытывает пессимизма, – пишет президент, – так как ему кажется, что мы можем установить с русскими рабочие отношения. По его мнению, это потребовало бы пересмотра нашей политики и отказа от любых иллюзорных ожиданий, что советское правительство в обозримом будущем может начать вести себя в соответствии с принципами, которых придерживается в международных отношениях весь остальной мир»[2552].

Трумэн старался убедить советников Рузвельта в решительности своих намерений. «В завершение встречи я сказал: “В отношениях с советским правительством я собираюсь быть твердым”»[2553]. Например, в апреле этого года в Сан-Франциско