оружия вопрос о предоставлении его другим странам и об условиях такого предоставления, если оно будет предпринято, становится первоочередным вопросом нашей внешней политики.

Бор предлагал предоставить другим странам информацию об общей для всех опасности гонки ядерных вооружений. В руках Стимсона и его советников это разумное предложение превратилось в идею о том, что речь идет о предоставлении самого оружия. Трумэну – как главнокомандующему, как ветерану Первой мировой войны, наконец, как здравомыслящему человеку – было, вероятно, трудно понять, о чем говорит его военный министр, особенно когда Стимсон добавил, что лидирующее положение Америки в развитии ядерных технологий влечет за собой «определенные моральные обязательства», от которых страна не может отказаться, «не взяв на себя очень серьезной ответственности за любую катастрофу цивилизации, к которой это приведет». Значило ли это, что моральный долг Соединенных Штатов – отдать вновь появившееся у них смертоносное оружие?

Затем Стимсон позвал Гровса. Генерал принес с собой отчет о состоянии Манхэттенского проекта, который двумя днями раньше он представил военному министру. И Стимсон, и Гровс настаивали, чтобы Трумэн прочитал этот документ в их присутствии. Президенту не хотелось этого делать. Ему нужно было разобраться с угрожающим посланием Сталина. Ему нужно было подготовиться к открытию конференции Объединенных Наций, хотя Стимсон только что сообщил ему, что без информации о бомбе такая конференция не имела никакого смысла. Дальнейшее напоминало сцену из какого-нибудь мрачного фарса: тот же человек, который гордо предлагал Авереллу Гарриману слать ему сообщения подлиннее, пытался увильнуть от публичного посвящения в мельчайшие подробности секретного проекта, который он безуспешно пытался расследовать в бытность свою сенатором. Гровс совершенно неправильно истолковал происходящее:

Трумэн не любил читать длинные отчеты. Этот отчет не был особенно длинным, учитывая масштабы проекта. В нем было около двадцати четырех страниц, и Трумэн то и дело отвлекался от чтения, говоря: «Я не люблю читать бумаги». А мы со Стимсоном отвечали: «Мы не можем рассказать вам об этом в еще более сжатом виде. Речь идет о большом проекте». Например, наши отношения с британцами были описаны строках в четырех или пяти. Настолько сжатым было изложение. Нам нужно было описать все процессы, и мы могли только обозначить их суть – и почти ничего больше[2563].

После того как текст был прочитан, отмечает Гровс, «значительный упор был сделан на международных отношениях, и в частности на ситуации с Россией», – Трумэн вернулся к самым насущным для него вопросам. Он «очень определенно дал понять, – подчеркивает Гровс, – что совершенно убежден в необходимости нашего проекта»[2564].

Последним пунктом в меморандуме Гровса было поступившее от Буша и Конанта предложение о создании, говоря словами Стимсона, «особого комитета… для выработки рекомендаций по действиям исполнительной и законодательной ветвей нашей власти». Трумэн одобрил эту идею.

В своих мемуарах президент описывает встречу со Стимсоном и Гровсом тактично и, возможно, даже с некоторой долей скрытого юмора: «Я слушал увлеченно и заинтересованно, так как Стимсон был человеком чрезвычайно мудрым и прозорливым. Он весьма подробно описал природу и мощь предполагаемого оружия… Бирнс уже говорил мне, что это оружие может быть настолько мощным, что позволит стирать с лица земли целые города и уничтожать беспрецедентное количество людей». Бирнс говорил об этом, когда торжествующе заявлял, что новые бомбы, возможно, позволят Соединенным Штатам диктовать свои условия после конца войны. «С другой стороны, казалось, что Стимсон по меньшей мере настолько же озабочен возможным влиянием атомной бомбы на ход истории, насколько и ее способностью приблизить окончание нынешней войны… Я поблагодарил его за поучительный доклад на эту важнейшую тему и, провожая его к двери, думал о том, насколько повезло нашей стране, что у нее на службе оказался такой мудрый человек»[2565]. Несмотря на столь высокую похвалу, президент был не настолько впечатлен итогами бесед со Стимсоном и Гарриманом, чтобы пригласить кого-либо из них сопровождать его на следующую встречу «Большой тройки». Когда пришло время, оба приехали туда по собственной инициативе. Джимми Бирнс попал туда по приглашению президента и сидел по правую руку от него.

Беседы Трумэна со всевозможными советниками представляли собой один уровень, на котором весной 1945 года рассматривались возможности применения атомной бомбы. Еще один появился через два дня после инструктажа, который Стимсон с Гровсом устроили для президента, – когда в конференц-зале Лориса Норстада в Пентагоне собрался на свое первое заседание Комитет по определению целей, созванный по распоряжению Гровса[2566]. Председателем комитета стал бригадный генерал Томас Ф. Фаррелл, заместитель Гровса, который должен был быть представителем Гровса в Тихоокеанском командовании; помимо Фаррелла в него входили еще два офицера ВВС – полковник и майор – и пять ученых, в том числе Джон фон Нейман и британский физик Уильям Дж. Пенни. Гровс открыл заседание одной из тех речей, которые он обычно произносил перед рабочими группами Манхэттенского проекта: о важности их обязанностей и необходимости сохранения строжайшей тайны. Он уже обсуждал цели с Комитетом по военной политике и теперь сообщил членам Комитета по выбору целей, что им следует предложить не более четырех вариантов.

Фаррелл изложил основные требования: дальность полета В-29 в столь важном задании не должна превышать 2400 километров; важно обеспечить визуальное наведение, чтобы можно было точно нацелить эти неиспытанные и особо ценные бомбы и сфотографировать результаты бомбардировки; вероятные цели должны быть «городскими или промышленными районами Японии»; бомбардировка намечается на июль, август или сентябрь; для каждого задания следует определить одну основную и две резервные цели, причем для проверки видимости вперед будут высланы самолеты-разведчики.

Основная часть первого заседания была посвящена беспокойству относительно японской погоды. После обеда комитет пригласил главного метеоролога 20-й воздушной армии, который сказал им, что июнь в Японии – месяц с самой плохой погодой; «в июле бывает небольшое улучшение; в августе погода еще чуть лучше; в сентябре погода плохая». Лучшим месяцем с этой точки зрения был январь, но никто не собирался ждать так долго. Метеоролог сказал, что сможет предсказать хороший день для бомбардировки только за двадцать четыре часа, но предупреждение о плохой погоде сможет выдать за двое суток. Он предложил расположить вблизи целевых районов подводные лодки, которые передавали бы по радио метеорологические данные.

Позднее в тот же день начали выбирать цели. Гровс расширил принципы, изложенные Фарреллом:

Я сказал, что в первую очередь должны быть выбраны такие объекты, бомбардировка которых сильнее всего ударит по решимости японского народа продолжать войну. Кроме того, они должны иметь военное значение и быть местами расположения военных штабов или