Сталине мне все девки давали», — отвечает старик. Так и здесь — сравнение происходит на личном плане.

Извините, если кого обидел.

18 октября 2012

История про то, что два раза не вставать (2012-10-20)

По-моему, в этом прекрасном городе я один такой, кто придя в ночи домой из гостей (это важная деталь), жарит прямо сейчас картошку с луком.

И ещё, чтобы два раза не вставать, вот что скажу: единственный из современных эстрадных комиков, который мне внушает ужас, это — Задорнов.

Кто-то говорил, что он вообще единственный, кто содержательно исчерпываетсяя силлабами своей фамилии. Зад — ор нов, и любой славеноруссий виршеписатель, Иоанн Величковский или Сильвестр Медведев позавидовал бы такой каламбурной фигуре.

Но я куда проще.

Мне говорили, что этот сатирик как-то преобразился, и ныне поменял вектор. То есть, он больше не бормочет со сцены "Американцы тупыыые", а обижает каких-то других людей.

Среди них всех — какого-то круглого, будто набитого опилками Петросяна, человека-гомункулуса не-помню-как-зовут с длинными редкими волосами, поющих пародистов с крохотными гармошками, каких-то комиков с красными запойными лицами, один Задорнов внушает мне безотчётный ужас. Будто человек, что продал душу, но не просто продал её как несчастный Ливеркюн, а пошёл к дьяволу на службу референтом.

Но я сам писатель, какой с меня спрос за такие чувства.

Это особый сюжет — в нём у референта тёмных есть некая сила, от него исходит опасность. Это такой клоун, которого бы сыграл Трофим Денисович Лысенко, если бы возникла дикая возможность его участия в кафедральном капустнике.

Извините, если кого обидел.

20 октября 2012

История про то, что два раза не вставать (2012-10-21)

Вот бремя возраста — к тебе приходят вести о смерти тех, кого любил когда-то.

Прижмёшься лбом к холодному стеклу и шепчешь балладу о женщинах из прежних времён.

Накануне много говорили о кончине Сильвии Кристель.

И верно, кто в моём поколении не дрочил на Сильвию Кристель, тот, можно сказать и не жил.

Все были мужья ей, и вот все овдовели.

Один сатирик признавался, правда, что был со всеми, но в последний момент на коммунистов.

Но веры нет ему — не то что Сильвию, он возлюбил матрас.

Был, правда, ещё один фильм.

В отличие от истории дипломатической жены, он снят был вовсе без претензий. Griechische Feigen, а уж как его переводили, так выноси святых. И "Фрукт созрел", и греческий инжир.

Промеж ностальгических легенд об узилище, что за него грозило, рассказывали страшное и смешное.

Милиция, стараясь неслышно ступать сапогами по кафелю возле лифта, отключала электричество на щитке. Всё для того, чтобы кассета вещественно и доказательно застряла в видеомагнитофоне. И сколько этих магнитофонов, ценой в подержанные "Жигули", было выброшено из окон, когда просто вылетали пробки.

Эротика шла рука об руку с опасностью и всё в воспоминаниях увеличивалось.

На фоне этих историй, совершенно забыта Бетти Верже.

Её фамилию пишут полдюжиной способов.

Девушка для тех, кто вырос из чувств к Алисе Селезнёвой, но намертво запомнил черты той гостьи.

Верже была немецкой крови.

Как там она, что с ней?

Жива ли?

Интернет молчит, будто набрав чего-то в рот.

Французами были утончённы, Сильвия делила ложе с Президентом, и оттого во всём был парижский шик. Французы и позвали Алена Кюни, а немцы были проще и честнее — „Oberflächlicher, unwirklicher, alles 'verschönernder' Soft-Porno ohne Bedeutung“.

Так можно было бы рекламировать посещения Казантиппа — ну, тогда — Коктебеля, потому что в тут пору на Казантиппе ещё строили атомный гигант.

Нигде не миновать Эммануэль — ни по эту стороны жестяного занавеса, ни по ту.

Да и потом мелодию Пьера Башле крутили на эскалаторах московского метрополитена, будто не догадываясь о её родстве.

А вот немецкие женщины прошлых времён куда-то канули вместе с Бетти и Беатой, Терезой и Самантой.

Где греческой флоры цвет, где Констанции вскрик.

Конечно, Бетти была символом для русского человека, в отличие от международно возбуждённой Сильвии — но канула она безвестно, что выдаёт лучший стиль.

Четыре года и четыре роли — я видел их, там она пробегает почти бессловесно — будто мечта армянина из анекдота.

Я знал, что западные газетчики в таких случаях работают лучше Интерпола.

Итак, не нашли оттого что не искали.

Где Элоиза, всех мудрей, чью фотографию нашла под партой завуч?

Где историчка, кем ты любовался под смех товарищей, злобный смех и будто был в мешке опущен в холод пенный?

Увы, где прошлогодний снег!

Чу, вот посылку принесли.

У почтальона сгорблена спина, Покров минул, у всех одна вина.

Коробка здесь.

Внутри она мокра — снег стаял, с ним была плутовка такова.

И, чтобы два раза не вставать, заметки фенолога.

Сосед застал меня за колкой дров, оглядел мой скромный наряд и сказал:

— Ну, что — последний тёплый денёк?

Эту фразу он произносит каждую субботу начиная с первого сентября.

Извините, если кого обидел.

21 октября 2012

История про то, что два раза не вставать (2012-10-22)

Размышляя о прошлогоднем снеге и женщинах прежних времён, я вспомнил как играл в одной комнате общежития на Флотовштрассе в интернациональную игру. Правила везде одинаковы — на лоб наклеивают стикер с фамилией и надо его отгадать. С моим немецким само участие было подвигом. Но фокус был в том, что я отгадал Беату Узе.

По сеньке и шапка.

И, чтобы два раза не вставать — думал о радиоголосах. Раньше так называли какие-нибудь зарубежные станции, что на русском языке клеветали на социалистический строй. А теперь голосов в эфире много — весь диапазон забит говорящими людьми. И вот что я скажу — это сущий ад. Не знаю даже, что с ними делать. Это тот случай, что я не могу придумать.

Извините, если кого обидел.

22 октября 2012

История про то, что два раза не вставать (2012-10-25)

Мне нравится текст Горелова, однако ж у меня есть с ним некоторые стилистические различия. Я с Гореловым хлеб преломил, и я на его стороне — прежде всего потому, что он говорит об очень важной проблеме (не называя её, как бы скрывая за фамилией сценариста Володарского). Это проблема сервильности современной культуры, причём оказывается, что условная "либеральная" не менее сервильной.

Это, впрочем, ладно.

То,