— Глупость, — заверила его Мариша. — Это вы верно подметили. Убит совсем другой человек. А что ваша жена?

— Представьте себе, угомонилась! Этна умеет разговаривать с людьми, у нее просто дар.

От Сергея Мариша уходила в полном недоумении. По его словам, Этну отличало редкое бескорыстие и благородство души. Но это все слова. А Марише требовались факты. И она направилась в отдел кадров.

Кадровичкой тут оказалась миловидная женщина лет тридцати пяти. Очень ухоженная, с модной стрижкой на светлых крашеных волосах. Она тоже помнила Этну.

— Приходите завтра, — велела она Марише. — Она должна выйти из отпуска.

— Я слышала, у нее умер отец.

Женщина помрачнела.

— Приходите завтра, — повторила она. — Этна уже должна вернуться.

— Откуда? Она ведь не ездила на похороны отца? Она оставалась в городе, вы это знали?

Лицо кадровички приняло упорное и даже упертое выражение.

— Я больше ничего не знаю, — заявила она.

То ли в самом деле не знала, то ли не хотела говорить на эту тему.

— У вас серьезная организация, — попыталась вразумить ее Мариша. — Вы не можете принимать на ответственные должности кого попало. Уверена, что, прежде чем взять Этну в штат, вы навели о ней подробные справки.

— Девушка, покиньте мой кабинет!

Кадровичка была твердым орешком. Но Марише надо было его расколоть. И она знала, как действовать.

— Елена Игоревна, — взглянув на бейджик на груди кадровички, сказала Мариша, — я вам сейчас кое-что расскажу. Только вы не пугайтесь.

Но услышав, что Этна подозревается в организации убийства своего любовника, Елена была не напугана, а возмущена.

— Какая чушь! — воскликнула она. — Этна не способна на такое зверство!

— Другими словами, она не способна убить?

— Убить человека только за то, что он бабник? Конечно, нет!

— Но как вы объясните, что Этна солгала о похоронах отца, осталась в городе и работала в ресторане официанткой?

Елена Игоревна покачала головой.

— Не знаю, зачем ей это понадобилось. Может быть, она хотела предостеречь того человека. Но не успела. Или у нее это не получилось.

Выйдя на улицу, Мариша жадно вдохнула наполненного выхлопными газами воздуха, в котором перемешивались запах горелого мяса из соседней «Шаурмы» и вонь из мусоровозки, собирающей в этот момент баки с мусором. И в голове у Мариши прояснилось. В кондиционированном, озонированном и ионированном воздухе компании «Вернисаж», где тщательно заботились о здоровье сотрудников, даже курить запрещалось. И там Мариша буквально задыхалась.

А вот на загазованной улице она мигом пришла в себя. И мысли одна за другой улеглись у нее в голове стройными рядками. Итак, Этна, судя по отзывам знающих ее людей, была последним человеком, кто пожелал бы убить Герасима. И скорей всего, следуя своей природной тяге оберегать и заботиться о тех, кто в этом нуждается, Этна могла и в этот раз попытаться спасти Геру от нависшей над ним опасности.

И Мариша испытала нечто вроде облегчения. Но затем снова забеспокоилась. Если Этна решила спрятаться от преступника, значит, он опасней, чем представлялось самим подругам. Мариша взяла трубку и позвонила Аньке, чтобы предостеречь и заодно узнать, как обстоят у нее дела.

Дела у Аньки обстояли ни шатко ни валко. Да, адреса рогатых мужей и их неверных половин у нее были. Но что толку? Никто из них не желал признаваться в том, что желал бы отомстить Гере. Обе официантки вопреки всем фактам, но очень упорно отрицали даже сам факт измены.

— Мало ли чего там мужикам почудится, — щуря свои хитрые кошачьи глаза, говорила Милена. — Не был мой муж вчера вечером в ресторане. Дома мы с ним сидели. Я же и подтвержу. И мать его у нас была. Вместе вечер провели.

— Куда-нибудь ходили?

— Куда это? В кафе какое-нибудь? Нет! Дома были. И то сказать, я за смену от ресторана так устану, что в выходные дни дома меня побыть тянет. А тут еще так вышло, что мой выходной совпал с выходным днем мужа. Вот и сидели, наслаждались обществом друг друга.

Аня представила, как эта Милка сидит и коротает вечер дома в теплом кругу ревнивого зануды мужа, погубившего своей слежкой такой чудесный роман (и не абы с кем, а с горячим красавцем директором), двух невыносимо шумных и постоянно дерущихся или просто ссорящихся между собой детей да еще «любимой» свекрови в придачу.

— Я вам не верю! — откровенно заявила она, даже не прибегая к помощи своей хваленой интуиции. — Если часок провести в такой компании, уже на стену полезешь. А вы говорите, целый вечер! Уверена, что вы выходили из дома. И если опросить соседей, то они подтвердят это.

Милена позеленела. Хотя вообще-то цвет лица у нее был отменный. Портили его только веснушки, обильно усыпавшие нос и щеки девушки. Волосы у Милены были темные, а глаза серовато-голубые. С желтыми пятнышками. В целом женщина была симпатичная. И даже после рождения двух детишек ей удалось сохранить тонкую талию и стройную фигуру. Разве что полная грудь и бедра выдавали в ней рожавшую женщину. Но зеленолицая Милка разом теряла всю свою привлекательность.

— Кто ты такая? — начала наступать она на Аню, тесня ту из дома. — Из милиции к нам уже приходили. А ты кто? Я вот как мужа сейчас позову! Пусть разбирается, кто ты такая и по какой причине на нас клевещешь!

Анька рукопашной не любила. Это всегда скверно сказывалось на внешности. Но сейчас кровь далекого предка-горца снова ударила ей в голову. И Анька наотмашь залепила наступающей на нее Милене оплеуху. Удар получился смачным. Милена схватилась за щеку и вмиг стала кроткой.

— Ну, ты чего сразу в драку лезешь! — заныла она. — Муж дерется, любовник по мордасям съездил, теперь еще ты.

— Муж правильно дерется! — заявила ей Анька. — Тебе еще и не так надавать надо. Вышла замуж — и сиди со своим мужиком. Нечего на других заглядываться!

И тут до нее дошло, в чем только что призналась ей Милена.

— Это что же, Гера тебя тоже пощечиной осчастливил? Это за что же? Или у него так прощаться принято?

— При чем тут Гера? — скривилась Милена. — Я уже с другим мужчиной встречаюсь.

Аня даже дар речи потеряла. Ничего себе штучка эта Милена! Не успела с одним любовником расстаться, как ее уже другой поджидает. Да еще муж дома с детишками возится. Не то что у нее, бедной. Был один-единственный, так и тому голову отрубило. От зависти к популярности Милены у Аньки даже скулы свело.

Но неожиданно Милена перестала держаться за щеку, плюхнулась на табуретку и завыла совсем по-бабьи.

— Ой, не знаю, что теперь и будет! — завывала она. — Небось убил он его. Убил, а мне не говорит!