Но вот он приехал, и всех одарил подарками, и новобрачным отсыпал щедро из своего заработанного добра, благо был не жадным. Неделю они радовались и праздновали, отмечая свадьбу и Володин приезд, ходили по гостям, как принято, к крестным, к родственникам, а на восьмой день Володя купил мотоцикл, приехал на нем из райцентра, гордый, бахвалистый, гонористый, и принялся катать всех подряд, желающих и нежелающих. Первым делом прокатил жену, потом, не слишком охотно согласившегося, зятя, потом мальчишек из соседних дворов. Это были самые благодарные и самые смелые пассажиры. Если взрослые, все как один, просили: «Володя, не гони!» то пацаны просто визжали от восторга, когда он прибавлял скорость на поворотах, вздымая облака пыли и распугивая ошалелых куриц, и орали: «Жми, дядя Вова, жми!»

Был уже вечер, темнело, Ксения и сама не хотела садиться, и отец Феодор был против, но Володя чуть ли не силой усадил ее и повез, крикнув напоследок:

– Ты, Федька, хоть и поп будущий, а Богу не доверяешь! Что с нами станет-то? Покатаемся и вернемся. Не помре-ем!..

Для затравки Володя прокатился по селу, наоборот прибавляя газку, когда Ксения хныкала и просилась домой, а потом выехал и на трассу.

– Володечка, не надо, – чуть не плача, умоляла она, – я домой хочу, отвези меня к Феде… Ну, пожа-луйста-а-а…

Но он не обращал внимания на ее нытье, лишь усмехался про себя: «Успеешь ты к своему Феде, попадья, с ним и так весь век просидишь, по струночке ходить будешь, все по правилам, да по заповедям, хоть почувствуй, какая она молодость настоящая, бесшабашная да веселая!» Он хотел с ветерком доехать до райцентра, купить там чего-нибудь, да хоть воды газированной бутылку, и вернуться обратно, чтобы показать свое мастерство и удаль. Глядите, мол, раз-два и сгонял в город, водички вот попить захотелось. Да и сноху заодно хотел отучить быть такой трусихой. Его Любаха и то смелее, а эта-то уж совсем нюня.

Водитель грузовика не должен был выезжать на трассу, не убедившись, что у него исправны фары, а Володя не должен был выезжать, не убедившись, что он действительно уступил дорогу основному транспорту. Но ни первый, ни второй не сделали того, что должны были.

И Ксюшеньку снова одели в белое платье, подложили под голову подушку из сосновых опилок и уложили в гроб. Бабы голосили на все село, оплакивая молодую красавицу-новобрачную, а муж ее, дьякон Федор, на десятый день после свадьбы, остался горемычным вдовцом.

Любаше досталось нести другой крест. Вот уже семнадцать лет лежит ее Володя, парализованный от ступней до шеи. Живыми остались только глаза, и слезы, которые он проливает, как апостол Петр при крике петуха.

Два раза в год приезжает отец Феодор в свое родное село, навещает родителей, служит панихиды по усопшим жене и тестю с тещей, соборует Владимира, причащает его, и сменяет сестру на ее скорбном посту, давая возможность просто выспаться и отдохнуть, чего обычно она лишена, неся свою бессменную вахту.

– А вы куда едете? Домой или из дома? – Спросил отец Феодор попутчицу.

– Так из дома, и домой. На дачу еду. К мужу, к детям.

– До конечной?

– Да, до конечной.

– Далековато же у вас дача, – посочувствовал отец Феодор.

– Не то слово, – недовольно нахмурилась Елена, – и далеко, и дорого, и добираться тяжело и неудобно… мучение, одним словом… Все у нас не как у людей… У других вон все как надо, близко и хорошо, в Подмосковье. Хоть каждый день ездить можно, а тут… одно название, что дача… стоит там завалюха старая, уж давно венцы менять нужно бы… да и что менять-то? Места в этом домишке нам мало, тесно жить, там одна печка русская полхаты занимает… толку от нее… все одно только летом там живем, не топим никогда…

Настроение ее улетучилось, аппетит тоже пропал. Лицо ее стало пасмурным и недовольным. Автобус подпрыгивал на ухабах, чай выплескивался ей на пальцы, но она, остекленев взглядом, мыслями уйдя в себя, словно не замечала этого.

– Зато у вас земля такая, что подмосковным дачникам и не снилась поди. Чернозем настоящий, а не глина, на которой ноги в разные стороны расползаются, ни пройти, ни проехать, – сказал отец Феодор.

– На черноземе тоже расползаются, еще как расползаются, – хмуро сказала Елена, не принимая ободряющей реплики.

– Так растет же все, что ни посади, – не унимался отец Феодор. – Я сам в тех местах родился, уж знаю, какие там урожаи бывают обычно.

– Растет, – зло сказала собеседница, закрывая термос пробкой, – только потом, что с этим урожаем-то делать? Как его в Москву перетащить? На своем горбу? От нашей деревни до города еще полчаса на маршрутке трястись. Кто туда с мешками пустит? На машине?

Так она у нас такая старая, что на ней за МКАД и выезжать страшно. Того и гляди сломается по дороге. Так и останемся стоять рядом с ее трупом… со своими мешками да сумками… людям на посмешище…

Переубедить попутчицу не представлялось возможным. Сам того не желая отец Феодор зацепил за больное. Он хорошо знал такие состояния у людей, когда они ничего светлого в своей жизни не видят. В них сидит, как заноза, лишь обида на жизнь, на Бога, на Его несправедливость… Вот так придут, вроде бы к исповеди, а на самом деле не над грехами своими плачут, а над обидами, изливают душу, горюют, все утешения ждут, хотят, чтобы их пожалели.

Часто бывает, что станет человек в храм ходить, вроде как в Бога уверовал, а сам с хитринкой – надеется на лучшее бытие, мечтает богатство вымолить, сладкую жизнь. Мол, мы Тебе, Господи, наши молитвы да посты, а ты нам – денег за это, да побольше. Баш на баш получается. А Господь все не дает денег, а то и наоборот, еще и скорби посылает. И вот люди бывает походят, походят, да, не дождавшись своего, и перестанут. Чего же молиться-то, себя утруждать, если сундуки с золотом не находятся, богатые дядюшки не объявляются, и начальство зарплату не повышает? Уж лучше телевизор посмотреть, да пиво с друзьями попить, чем спозаранку в воскресенье куда-то тащиться, ноги простаивать, проповеди слушать…

Ничего не изменилось в мире за две тысячи лет. Тогда ведь тоже народ ждал помощи именно в земной жизни: денег, власти, славы, освобождения от рабства, наконец… А Христос все про любовь говорил, про ближнего, про Царствие Небесное… И не только от рабства не избавил, но даже про общественный строй вообще ничего не сказал: какой из них лучший, какой худший…Точно это и не важно совсем… А что же тогда важно?

Он говорил, что только одно – Царствие Небесное… Вот и отец Феодор своим прихожанам все больше про него, про Царствие это, а они ему в ответ: «Оно-то ведь там, неведомое, далекое, призрачное… А проблемы-то у нас сейчас и здесь, батюшка, наши насущные потребности, желания и нужды. Ведь всего хочется, пока живешь…» Вот и клянчат: дай, Господи, то, дай, Господи, это… А не дает – обижаются… Прямо как дети малые на родителей…

– … А она, Настя-то, на шесть лет моложе меня, – продолжала Елена свой рассказ, начало которого, отец Феодор за думами своими пропустил, но переспрашивать не стал. – Родители наши в школе работали, и учились мы там же, только с разницей в шесть лет. Потом институт, и у меня, и у нее. Потом я замуж вышла, дети пошли, декретные отпуска, а Настя после института работала, в аспирантуре училась… Так что семья у нее попозже, чем у меня появилась… И вот, приехали мы с Сережкой в прошлую субботу к ним на юбилей свадьбы, а там… – Елена, не удержавшись, всхлипнула. – Там лимузин, огроменный такой, что весь двор занимает, бока глянцевые, а внутри все в коже и бархате, хрусталь, музыка, огни разноцветные под музыку мигают, гости все наряженные, веселые… сразу видно, что без проблем… а Настька в таком платье, что не описать… с прической, красивая, счастливая… потом катались по Москве, пили шампанское, шутили, смеялись… и вроде бы люди там были все приятные, общительные, но у меня на душе так кошки скребли, что рыдать хотелось… не до веселья мне было совсем… Еще бесило, что Серега мой смеялся больше всех, веселился от души, шутил… противно смотреть было… точно у нас вообще не жизнь, а малина одна… Я прямо его возненавидела в тот момент. Хотелось схватить его за грудки и трясти, что мочи: ты-то чего так радуешься! Ты-то чего так веселишься, как дурак? Тому, что у тебя ни на что подобное денег нет и не будет? Тому, что цветочек мне подарить можешь только по праздникам? Да еще и шутит вечно, мол, Денусь, у тебя на даче этих цветочков видимо не видимо. Зачем же покупать просто так, если своего добра полно? А я хочу! Хочу, чтобы мне муж мог цветы дарить просто так! Когда угодно! Чтобы вообще о деньгах не думать! Будь они прокляты!.. – Елена вытерла злые слезы и скорбно поджала губы. – Когда мы в ресторан приехали… точнее в отель… шикарный, пять звезд… там, в ресторане праздновать стали… Настя с мужем потом там оставались ночевать… как брачная ночь после свадьбы, только теперь уже спустя десять лет… я вообще не смогла там находиться… сказала, что голова болит и, сколько не упрашивали, сколько Сережка не клянчил, мол, давай останемся, таблетку от головы выпей, у ребят такой праздник, я не осталась…