Всегда был символистом

Непрестанный поиск символа, стремление разглядеть его во всём жило во Флоренском с самого детства. Позднее это облечётся в философские формы и научные категории, для всего подсознательного найдётся точное выражение, возникнет само слово «символ». А в детстве — это желание всюду видеть живую душу: в каждом существе, предмете, явлении. Это интуитивное понимание, что духовное и вещественное в природе нераздельны, и потому важна не только внутренняя, потаённая сущность символа, но и его оболочка, необходима зримость и осязаемость, конкретика символа — символический реализм. Утратишь сущность или утратишь оболочку — и в том и в другом случае символ рассыплется.

Второе направление поиска, параллельное природе, дополняющее область природы, — язык. Эта символическая область выйдет за границы вербального, охватит то, что Ю. М. Лотман более чем через полвека назовёт «семиосферой». Семиотические, как и многие другие, идеи Флоренского будут замолчаны на десятки лет; сегодня же без главы о нём немыслим ни один отечественный учебник семиологии. Флоренский в числе первых в ХХ столетии буквально на гегелевском уровне систематики попытался упорядочить разнородное царство символов.

Позднее, в 1923 году, с группой единомышленников он затеял подготовку «Symbolarium’а» — словаря идеографических символов. По мысли составителей, даже в тех культурах, где высоко развита письменность, сохраняется идеография — передача информации с помощью визуальных образов. Визуализация по разным причинам периодически возникает в культуре: аллегорические изображения катакомбных христиан, математические знаки Средневековья, торговые марки современности. Это значит, что у человечества не иссякает потребность в символах, в символизации. Авторы «Symbolarium’а» предполагали выявить и описать символические универсалии, сосредоточившись в первую очередь на геометрических фигурах и формах. Так, статьи планировалось посвятить точке, линии, углу, треугольнику, многоугольникам, кресту, кругу, спирали, пирамиде, конусу, дуге, лабиринту, кубу. Складывался своеобразный символический алфавит. Но написать было суждено только вступление и первую статью о точке, дающую тем не менее представление о масштабности замысла. Каждая статья мыслилась как обстоятельное исследование, по объёму соотносимое с целым номером толстого журнала, а сам «Symbolarium» виделся либо периодическим изданием, либо многотомным трудом. Первая и, к сожалению, единственная статья — это синтез лингвистики, математики, мифологии, истории, литературоведения и философии. Если бы замысел воплотился полностью, мы бы увидели очень интересные сходства цивилизаций и общие принципы символического мышления.

В начале ХХI века работу Флоренского попытался продолжить лингвист и культуролог Вяч. Вс. Иванов. Продолжение «Symbolarium’а» он заявил как «полное собрание всех универсальных символов и основных их локальных воплощений и вариантов». Взяв, как и Флоренский, за основу графические символы, новый автор словаря планировал вовлечь в него разнородный семиотический опыт всего человечества: языковые, литературные («вечные образы»), мифологические, ритуальные (пророческие), психоаналитические (архетипы и сны), игровые, цветовые, экономические (рекламные) символы; знаки науки и техники, невербальных языков (язык жестов и акустическая сигнализация), а также различные системы письма. На новом этапе «Symbolarium» должен был получить электронное воплощение, стать компьютерной программой или виртуальной базой данных. Но со смертью Вяч. Вс. Иванова в 2017 году работа над словарём символов вновь прекратилась, так что глобальный замысел Флоренского ждёт очередной фазы воплощения, ждёт гениев новой эпохи.

Но для Флоренского существовала ещё одна сфера символа, превыше природы, языка и культуры. Это сфера, где свершают церковные обряды и таинства, где пишут и освящают иконы, где формируют иконостасы, где возникает небесная гармония литургического пространства, где храмовое действо становится синтезом искусств. Неслучайно С. С. Аверинцев назвал Флоренского «богословом русского символизма». Хотя отношение к символизму как к литературному течению в вопросах разработки теории символа у Флоренского было сложным.

В предисловии к «Symbolarium’у» и в письмах дочери Ольге он отмечал, что неоспоримая заслуга символистов в том, что они «указали на творческую стихию речи», на «воссоздание слова в каждом единичном акте говорения», и благодаря им слово перестало быть «внешним знаком сообщения, сигналом», превратившись в художественное произведение. Но при этом символисты ничего не сделали для философии символа, сведя его к литературным приёмам, экспериментам в области поэтического языка. Символисты, по Флоренскому, не стали ни исследователями, ни творцами символов, а превратили всё в «индивидуальные выявления неопределённых мистических волнений и умонастроений». То есть захватили для самоназвания «символ» и в итоге «скомпрометировали само понятие „символизм“».

Однако Флоренский был не только «богословом», но и поэтом русского символизма. Стихи он писал с юности и влился в круг символистов в том числе и из интереса к стихотворству. Да, его нельзя назвать поэтом первого ряда в своём поколении; по уровню поэтического мастерства он несопоставим с Блоком, Андреем Белым, Вячеславом Ивановым, но в лучших стихах Флоренского можно найти пути, намеченные для будущих поколений поэтов. А главное, в своих литературных опытах он сумел сделать то, чего ему так не хватало в творчестве символистов, — сопрячь философскую теорию символа с поэтической практикой. «Я всегда был символистом», — признавался уже зрелый Флоренский, имея в виду именно такой всеобъемлющий символизм.

А в год «передышки», в год «вериг», одновременно с написанием статей и семестровых работ студент МДА выпускает собственный сборник стихов.

Вечная лазурь

В январе 1907 года Флоренский подготовил подборку стихов для нового журнала «Христианин», который, по благословению Синода, начал издавать в Сергиевом Посаде епископ Евдоким. Флоренский попросил размножить типографские оттиски этой журнальной подборки и вставил их в обложку с заголовком «В вечной лазури», подзаголовком «сборник стихов» и выходными данными: «Сергиев Посад, Типография Св. — Тр. Сергиевой Лавры, 1907». Эта книжка, ставшая своеобразным самиздатом из-под печатного станка, небольшой тираж которой предназначался для друзей и близких автора, оказалась единственным прижизненным изданием стихов Флоренского, но не единственным рукописным сборником.

Подборку для «Христианина» Флоренский составил из сборника «Ступени», подготовленного ещё в 1905 году в Тифлисе во время летних каникул. Замысел так и не воплотился в печатном виде, но оказался книгой по всем эстетическим законам Серебряного века, где книга была не просто типографской продукцией, а самостоятельным жанром. Этот жанр предполагал особую цельность, сюжетное развитие, кульминацию. Такая книга не составлялась из разрозненных стихов; она имела героя и сюжет, писалась, как пишутся рассказ, роман, поэма.

«Ступени» — это поэтическая автобиография Флоренского, вехи его молодой жизни. В книге четыре раздела: «Без Бога», «Идеализм», «Апокалиптика», «Православие». «Без Бога» — период внерелигиозного родительского воспитания, период, когда он сам себе признаётся: «И я один борюсь со мраком, / Изнемогаю в этой тьме». «Идеализм» — первое инобытие, первое, неосознанное причастие, неприятие научного позитивизма, пора, когда «Душа себя найти желает, / Томится по себе самой», и одновременно «Всё символ, смысл всё таит: / Меж собой всё говорит». «Апокалиптика» — чтение Владимира Соловьёва, ранние прозрения, осознание конечности земной