подумать обо всем этом. Может, это поможет тебе исцелиться.

Мои слова привлекают его внимание, и он с сомнением смотрит на меня.

– Исцелиться… – повторяет он, как попугай, выдавливая слово так, словно оно режет его ножом.

Я киваю.

– Да… я могу помочь тебе. Я сделаю все, что тебе нужно.

Кэл все еще пристально смотрит на меня в течение долгого времени. Затем окидывает взглядом мое тело с головы до ног и поднимает глаза обратно.

– Все, что мне нужно, – повторяет он, на этот раз тихо и многозначительно. Мне становится теплее, несмотря на минусовую температуру. Я просто смотрю на него, не зная, что ответить.

Он отталкивается от кирпичной кладки, в его глазах пляшут огоньки.

– Расскажи мне, о чем ты хотела поговорить.

Я мотаю головой, эмоции лишают меня мужества.

– Не здесь.

– Почему?

Потому что я боюсь, что оставлю свое сердце истекать кровью на тротуаре в центре города ветреной февральской ночью. И это место совсем не подходит для подобного. Здесь слишком холодно, горестно. Я не смогу вернуть свое сердце к жизни, поскольку оно примерзнет к бетону.

И оно не заслуживает того, чтобы с ним так поступали.

Кэл придвигается ко мне ближе. Мое сердце учащенно бьется, в голове крутятся мысли о том, что я хочу сказать, а также что должна и не должна говорить. Но когда вокруг, кажется, все стихает – ни проезжающих машин, ни прохожих, ни шума в центре города, – я чувствую, как меня охватывает прилив уверенности.

Я не знаю, стоит мне произносить эти слова или нет.

Однако понимаю, что мне не хочется говорить ничего, кроме них.

И думаю, это самое главное. Если так посмотреть, в жизни только это и имеет значение.

В моем горле образуется пустыня, а в легких – паутина, когда я шепчу:

– Я хочу быть с тобой.

Он, запинаясь, останавливается.

С неба падает несколько снежинок, окутывая его волосы белыми брызгами.

Воздух холодный, но внутри меня все горит, как в огне, пока я жду его ответа.

Скажи «да».

Скажи, что ты тоже этого хочешь.

Я знаю, знаю, знаю, что ты тоже этого хочешь.

Кэл сжимает челюсти и крепко зажмуривает глаза.

– Нет, ты этого не хочешь.

На глаза наворачиваются слезы.

– Хочу.

– Я не подхожу тебе, Люси. Серьезно. Пожалуйста, выкинь это из головы.

«Пожалуйста» – звучит беспомощно и безнадежно.

Я подхожу к нему, стараясь быть храброй. Пытаюсь убедить его в том, что он и так знает.

– Скажи мне, что это возможно.

Просто дай мне крошечный лучик надежды.

Но Кэл лишь протягивает руку и, обхватывая мое запястье, притягивает к себе. Я вскрикиваю от удивления, когда он прижимает меня к кирпичной стене и мотает головой, непреклонно, резко.

– Боже… выкинь это из головы, – повторяет он. – Я не могу быть тем, кем ты хочешь, чтобы я был. Ты все чертовски усложняешь.

– Я не могу так просто выбросить это чувство. – В груди нарастает тяжесть, эмоции переполняют: – Это кажется правильным. Такое чувство, что…

Он прерывает мои слова поцелуем, прижимаясь своими губами к моим. Я ненавижу стон, который срывается с его губ, вновь лишая меня мужества. Он крадет его и превращает в слабость.

Его язык горячий и требовательный.

И такой, такой совершенный.

Я отстраняюсь, втягивая воздух.

– Скажи мне, что есть надежда, – требовательно и грубо молю я. Смело. Беспощадно.

Он наклоняется и жадно целует меня, проводя языком по моим губам. Беспорядочно и хаотично, словно давая возможность на что-то большее, на надежду. Но его ответ по-прежнему звучит сокрушенно и мучительно:

– Я не могу. Это нечестно по отношению к тебе.

– Пожалуйста, – из меня вырывается рыдание, отравляя наш поцелуй. – Скажи, что когда-нибудь полюбишь меня, – умоляю я у его губ.

Кэл протягивает руки, чтобы обхватить мое лицо. Наши лбы соприкасаются, он впивается кончиками пальцев в мою кожу, его лицо искажается от чего-то, похожего на боль. Затем он прижимается своими бедрами к моим, его возбуждение очевидно. Я чувствую его эрекцию так же сильно, как и его решимость бороться с этим.

Он снова целует меня, отводя мои волосы назад.

Я приоткрываю рот, плачу и стону ему в губы, когда он снова погружает свой язык внутрь. Отчаянно и злобно я зарываюсь руками в его волосы, а затем тяну их, сжимая в кулаке. Мои ногти царапают кожу его головы, когда он прижимается ко мне со сдавленным стоном.

Я не могу подойти достаточно близко.

Я хочу заползти в него и никогда не покидать, пока у него не останется другого выбора, кроме как удержать меня.

Я поднимаю ногу и обвиваю ее вокруг талии Кэла, пока его член не оказывается на одном уровне с моим пульсирующим клитором. Мое нижнее белье промокло насквозь, и мне интересно, чувствует ли он это. Кэл снова стонет, отрывая губы от моих, и утыкается лицом мне в шею, прижимаясь бедрами. От трения мой разум затуманивается, тело дрожит, сила воли рассыпается прахом у ног.

– Черт… черт, Люси… – хрипит он, прикусывая кожу на моей шее, пока на ней не остается синяк. – Я так сильно хочу тебя.

Он хочет меня, но не нуждается во мне.

Не так, как я нуждаюсь в нем.

Он говорит, что никогда не даст мне больше, чем просто страсть; что между нами никогда не будет ничего, кроме случайного секса, и все же я продолжаю набрасываться на него и поглощать скудные объедки, которые он оставляет у моих ног.

Я слабо отталкиваю его.

Полуприкрытые глаза Кэла изучающе смотрят на меня в свете лампы. Я все еще слегка навеселе, а он более чем слегка. Гормоны, которым некуда деваться, в сочетании с виски и ромом приводят к катастрофе. Моя нижняя губа дрожит, когда я наблюдаю, как его грудь вздымается и сжимается от резких, неровных вдохов. Мне холодно, жарко, я в замешательстве и чувствую, как мое сердце разрывается под тяжестью уверенности.

Я уверена в нем.

В нас.

Но он так и не ответил мне. Его молчание – все, с чем мне приходится иметь дело.

И я убегаю.

Я отталкиваюсь от стены, одергиваю юбку платья и устремляюсь обратно через главный вход. Пробираясь сквозь толпу с затуманенными от слез глазами, я проношусь мимо своего столика и надеюсь, что никто не заметит меня, прежде чем я успею поспешно скрыться в туалете.

Я заворачиваю за угол, ощущая мокрые волосы на своих щеках. Затем врываюсь в разрисованную граффити дверь с яркими наклейками. Это крошечная и единственная уборная, в которой есть только унитаз