«Трибунал, кстати, так и не доказал прямого умысла, в приговоре записали подозрение на умысел. Зато видел бы ты, Кир, эти ряхи, когда кассета шарахнула в трубах, и вся канализация выплеснулась в душевую, словно извержение гейзера. Они же сменой принимают душ по два раза на дню, чистоплотные все, как эпидемиологи, вот их и прополоскало тихим, спокойным вечером… А что ты смеешься? Санитары их даже в машины сажать отказывались. Мол, слишком вонючие пациенты, вся стерильность от них — псу под хвост. Мол, сначала давайте их под струю брандспойта, а только потом — в мед кабины…»

* * *

Война приучила меня быть фаталистом. Наверное, она, что же еще?

Фатализм делает человека свободным. Мне всегда нравилась эта фраза, подчеркнутая собственной афористичностью.

Парадоксально, но факт. Делает.

А как иначе? Сдается мне, основа основ идеологии глобального капитализма — каждый делает себя сам, из мусорщиков — в миллионеры, из уборщиков — в директора, каждый хозяин своей судьбы и вся прочая мутотень упругого, оптимистичного накопительства — нам, русским, не слишком подходит.

Фатализм все-таки близок нашему дремучему, неполиткорректному менталитету. По крайней мере, избавляет от надоедливой внутренней суеты. Желания, надежды, громадье планов, бастионы иллюзий, частоколы внутренних обязательств — все это превращает жизнь в некий блошиный рынок. Становится слишком тесно жить. Приходится извиваться в замкнутом пространстве постоянной направленности, словно угорь на сковородке, повторяя, как заклинания: «Каждый может, каждый должен, каждый делает себя…» Трам-пам-пам… А вселенская сковородка тем временем раскаляется, согласно законам термодинамики, и повару, тыкающему вилкой, абсолютно плевать на оптимизм господина угря.

Война это хорошо проявляет. Доказывает преимущества спокойного отношения ко всему. Хотя бы чтоб раньше времени не сойти с ума…

Нет, пыжимся, конечно. Стараемся быть как все. Постоянно пытаемся вписаться в пресловутый западный менталитет. Но как-то скучно становится среди простых и понятных целей — жри больше, сри чаще и выгрызай кусок у ближнего своего, лавируя между прорехами в действующем законодательстве. Мол, с подспудной тягой к чему-то этакому справится дипломированный психотерапевт на почасовой оплате.

Оказывается, не справляется. Не так уж это и просто — стать счастливым в постоянном поступательном накопительстве, потому что другого счастья все равно не найти.

А почему не найти? Почему бы и не попробовать? Почему бы не забить болт на серые будни, так как другого отношения они все равно не заслуживают?

Чисто славянский подход, по утверждению окостенелых западников. Ищем журавля в небе, презираем синицу в руке и получаем утку под кроватью. Как награду за неосознанные стремления…

Но это так, размышления про себя.

Просто недавно я услышал от кого-то: в рамках Конфедерации Свободных Миров снова возрождается бывшее государство Россия. Со всеми былыми имперскими амбициями и разрыванием на груди посконных рубах.

Не знаю, может, и получится. Строить мы, русские, всегда умели. Строить, штурмовать, брать нахрапом и сарынь-на-кичкой. Вот сохранить сделанное — никогда не могли. Потому что это уже будни, это работа, это синица в руках. Скучно.

Не знаю… Честно говоря, я не слишком верю в идею повсеместного возрождения Великой-Единой-Неделимой. Поздно уже — если в двух словах. Прошло время, миновала историческая эпоха, древние государства с их жесткими территориальными границами и подспудным самодовольством от избранности собственных граждан остаются на страницах учебников. Мир меняется, и меняется кардинально. Грядет нечто новое, а что это будет — еще непонятно. Вот и корежит всех — и людей, и народы, и государства, и планетарные объединения.

Роды! Через кровь и боль, как положено.

Выход в дальний космос все-таки изменил человечество, просто оно само пока этого не понимает. Цепляется за старые, отживающие формы существования с отчаянием потерпевшего кораблекрушение, который продолжает прижиматься к обломкам шлюпки в нескольких метрах от берега. В этом смысле Штаты, с их идеей объединения народов и наций в единое человечество, пожалуй, более правы, чем традиционалисты-конфедераты. Единственный минус — делается все через задницу. И, добавлю, не только в смысле трепетного отношения к секс-меньшинствам.

Слишком старые, слишком ударные методы. Стимул, в переводе с латыни, — остроконечная палка, чтобы подгонять ослов. А что изменилось? И ослы, и палки — все в наличии. И всегда между ними понятный антагонизм.

Нет, я ничего не хочу утверждать, просто, как говорил уже, размышляю…

* * *

Да, 5 октября.

Я помню, в тот день Градник с самого утра погнал мой взвод на уборку территории. Приказал вылизать все от забора части и до ангаров с техникой и оружием. Практически «от забора и до заката» — любимое армейское совмещение пространства и времени. Солдатам раздали разлохмаченные метлы и в качестве технического обеспечения выделили на взвод восемь БСЛ, больших совковых лопат.

Уборка территории «Мстителя» — занятие заведомо обреченное. Казармы батальона находятся в самом центре одной из многочисленных местных пустынь, и ветер дует здесь непрерывно, не с одной стороны — значит, с другой. Абсолютная роза ветров, кажется, так это называется.

Бесконечный ветер несет с собой мелкий и легкий местный песок, похожий на развеянный пепел. Как ни вылизывай бетонные плиты, уже минут через десять они снова подергиваются желто-пепельной сыпью, хрустящей под ногами и на зубах. Можно до одурения скоблить их БСЛ, но, как показывает практика, усердие уборщиков заканчивается куда быстрее, чем песок в пустыне.

Зачем нас постоянно гоняли на уборку? К чистоте это имеет весьма отдаленное отношение, ни метлы, ни лопаты для противоборства с пустыней в принципе не годятся, это понятно. Зато древний принцип — праздные руки бес корежит — соблюдается, к полному посрамлению рогатого. Железное правило любого штрафбата — солдат все время должен быть чем-то занят, лучше — чем-нибудь нудным и отупляющим. Иначе в голове у него (упаси, господи!) заведется мысль. А какая мысль может завестись в голове у солдата? По здравому размышлению командиров — только пакостная. Налакаться спирта, нажраться «квака», въехать раз-два по роже кому-нибудь из старших по званию или что-то совсем вызывающее типа измены Родине или шустрого дезертирства. Что еще может придумать истинный борец за демократизацию всей Галактики?

В сущности, в этом штрафбаты мало отличаются от обычной армии. Военные всех времен с подозрением относились к таким еврейско-иезуитским штучкам, как «собственное мнение» или «свобода волеизъявления». Примерно с той же угрюмой и многообещающей сосредоточенностью, с какой дикий пионер-фермер всматривается в белозубую улыбку налогового инспектора, машинально поглаживая рукоять топора…

Итак, мои орлы махали метлами и скребли лопатами, добросовестно переваливая добытый песок через забор обратно в пустыню. Между делом обменивались замечаниями по поводу выполняемой работы. Разной степени крепости, зато одинаковой направленности. Я, как взводный командир, прятался от ветра за гофрированной жестью ангаров, покуривал и наблюдал за этим трудовым праздником, отплевываясь от песка на зубах.