Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы с Чарли сидели за столом, заставленным пустыми кружками. Я обняла его. Теперь, когда мы остались одни, он расслабился, стал больше похож на себя. Весь такой серьезный, задумчивый. Жаль, что при ребятах он держался иначе.
– А мне нравится выходить с тобой в люди, – сказала я.
– Правда? Почему?
– Сразу чувствую, что ты настоящий. Живой человек, а не плод моего воображения. – Я провела рукой по его лицу, и он улыбнулся мне в ладонь. Скользнув рукой между ног, спросил:
– Как ты относишься к публичным ласкам?
– Положительно.
– В самом деле?
Я кивнула.
Он стал целовать меня, поглаживая пальцами вдоль шва джинсов.
Я попросила Чарли показать мне какой-нибудь из его рассказов. Оказалось, сохранился только один, написанный лет десять назад. Во времена, когда он изучал литературное мастерство в колледже. Мне он понравился с первого же абзаца. Рассказ был о четырнадцатилетнем мальчике, который после школы звонит в секс по телефону. И в итоге попадает на такого же четырнадцатилетнего пацана, только оба они не понимают, что ровесники, и прикидываются взрослыми женщинами.
А потом обоих, к их ужасу, ловят родители. Чарли написал рассказ в девятнадцать лет, в тексте было довольно много сомнительных шуток о женщинах и работниках секс-труда. Принеси он его на семинар сегодня, его бы живьем съели. Но за всем этим грубоватым юмором проглядывала история об одиноком мальчишке, который пытается выстроить отношения с миром, но каждый раз терпит поражение. И мне она ужасно понравилась.
– Чарли, рассказ замечательный, – сказала я, дочитав.
– Правда?
– Просто отличный. Почему ты бросил писать?
– Не знаю. Как-то не мог придумать, о чем рассказать.
– Ты серьезно? Да ведь в твоей жизни столько всего происходит.
Вечером я послала Чарли один из рассказов Роана. Конечно, это было куда более зрелое произведение – оно и понятно, Чарли ведь не писал с юности. Но в обеих этих историях авторы бесстрашно поднимали вопросы секса и мужественности.
«Мне кажется, рассказ Роана перекликается с твоим, – приписала я. – Что скажешь?»
Утром проверила почту, но от Чарли ничего не было.
Я задала студентам прочитать рассказ Мэри Гейтскилл «Другое место». Повествование в нем велось от лица героя, который воображает, как мучает и убивает женщин.
– Не понимаю, зачем мы это проходим, – сказала в начале обсуждения Дженна, одна из моих студенток. Такая старательная, обязательно прочтет все, что было задано, и будет активно участвовать в дискуссии. – Вещь сексистская донельзя. – Она уставилась на меня, вскинув брови, готовая отстаивать свою точку зрения.
– Кто еще что думает? – Я обвела глазами аудиторию.
– Мне было некомфортно это читать, – начал студент по имени Тейлор. – Если уж автору хотелось написать о социопате, могла бы сделать это от третьего лица, чтобы нам не приходилось заглядывать в его мысли.
– А может, стоило закончить на том, как этот человек обсуждает со своим сыном их проблемы? – предложил кто-то.
Остальные молчали.
Я озиралась по сторонам, чувствуя, как вдоль позвоночника струится пот. Мне вдруг стало стыдно. Зачем я дала студентам это читать? Садистка какая-то.
Но тут подняла руку девушка по имени Нина.
– А мне понравилось, – сказала она. – По-моему, здорово, что Мэри Гейтскилл не побоялась заглянуть в эту бездну. Она не утверждает, что это нормально, не оправдывает героя, просто говорит – смотрите, вот такой психопат может быть вашим соседом, или риелтором, или молчуном из класса. И таких людей вокруг больше, чем кажется.
– Как по мне, тут специально нет никакой дидактики, – возразил Эван. – Она не пытается нас учить. Литература вообще не для этого. Просто не все истории хорошо заканчиваются, не все повествуют о хороших людях. – На слове «хороших» он пальцами изобразил кавычки.
– А я бы не прочь хоть иногда прочесть что-нибудь позитивное, – буркнул кто-то, но кто, я не отследила.
Когда до конца семинара оставалось двадцать минут, я попросила всех достать ручку и листок бумаги. Студенты заскрипели молниями на сумках, зашелестели тетрадками.
– Это не самое приятное упражнение, – сказала я. – Но, как по мне, очень полезное. Попытайтесь вспомнить самый постыдный момент в вашей жизни. И опишите его. Обсуждать эти наброски мы не будем. В конце занятия можете сделать с текстом что хотите, даже порвать или сжечь. Можете даже вообще все двадцать минут писать на бумаге свое имя. Все равно никто об этом не узнает. А значит, не обязательно придумывать рассказу счастливый конец, прикидывать, как его воспримет читатель, и даже следить за стилем. Просто постарайтесь максимально точно описать ваши ощущения. Поместите читателя – воображаемого читателя – в этот момент, а затем выведите его оттуда. И пишите от первого лица: «Я подумал…» и т. д. Может быть, есть вопросы?
Дженна подняла руку:
– А что, если мы не сможем вспомнить самый постыдный момент?
– Подойдет и просто постыдный. Не обязательно писать о самом-самом. Главное, чтобы он получился реалистичным.
Студенты склонились над тетрадками. Кто-то сразу же начал строчить, другие хмуро сидели, положив ручку на бумагу. Я тоже взяла тетрадь и стала писать, и вскоре вся аудитория наполнилась скрипом ручек и шелестом бумаги.
Двадцать минут пролетели, но студенты еще не закончили.
– Как ощущения? – спросила я, нарушив тишину.
Половина продолжила писать, остальные же подняли глаза на меня. За эти двадцать минут они как будто стали куда более юными и ранимыми.
– Жестко, – сказал парень по имени Эндрю и улыбнулся.
Вечером, когда Чарли вез меня в дом родителей на семейный ужин, я спросила, прочел ли он рассказ Роана, который я ему послала.
– А, да, только начал.
– Понравилось?
– Да, ничего. Правда, не пойму, что у него общего с моим. Я же не про индейца писал.
Я посмотрела на Чарли. Он качал головой в такт музыке и отстукивал ритм пальцами по рулю. В держателе торчал огромный стакан кофе со льдом из «Макдоналдса».
– Да, конечно, но рассказ Роана же не только о том, каково это – быть индейцем.
– Я всего пару страниц проглядел, – развел руками Чарли. И переключил радио на другую станцию.
9
Раньше Фэй работала в службе по работе с клиентами. Теперь же пару раз в неделю по утрам