— Кто такая Патти Херст? — спросил я дядю Чарли.

— Телка, которую похитили, — отозвался тот. — Она влюбилась в своих похитителей.

Я внимательно посмотрел на него. Посмотрел на всю компанию. Мне казалось, что я понимаю, что чувствовала Патти Херст.

Ребята нарисовали в центре круга часы и поручили мне разбудить их, когда тень дойдет до деревянной палочки, воткнутой в песок. Я изучал тень, медленно ползущую по циферблату. Я слушал храп, смотрел, как чайки вылавливают из моря ракушки, и подумывал о том, чтобы вытащить палку. Если я вытащу палку из песочных часов, время остановится и этот день никогда не кончится. Когда тень дошла до палки, я осторожно разбудил каждого из них по очереди.

По дороге домой ребята, одурманенные пивом и солнцем, молчали. Но тем не менее общались при помощи жестов и мимики. Целые диалоги состояли из пожиманий плечами и нахмуренных бровей. У Джо Ди пожимать плечами получалось явно лучше, чем расслабляться.

Нашей первой остановкой в Манхассете был «Диккенс». Компания собралась у задней двери, поглядывая на меня, пока дядя Чарли не кивнул и они не позволили мне войти с ними. Мы прошли в помещение ресторана. Слева я увидел длинные ряды кабинок. Дальше находился непосредственно сам бар, где вдоль стойки стояла группа мужчин. Их лица казались еще краснее, чем наши, хотя было непохоже, что они обгорели, а носы напоминали овощной прилавок — слива, помидор, яблоко и грязная морковина. Дядя Чарли представил меня каждому из мужчин, последним назвав самого маленького и печально известного Твою Мать, который отошел от барной стойки и приблизился ко мне. Его череп с туго натянутой на него темно-коричневой кожей, казалось, светился изнутри — то ли из-за неподдельной радости, то ли благодаря выпитой водке, а лицо было как пакет из коричневой бумаги, внутри которого тлела свечка.

— Это, должно быть, вымзик с мырлым шрапсом. — Он пожал мне руку, улыбаясь и весь превращаясь в улыбку, несмотря на сухие губы и картонные зубы.

— Чаз, — сказал он, — я не позволю ему… Это я вам говорю, твою мать, мать твою, хо-хо-хо.

Я посмотрел на дядю Чарли, ища помощи, но тот рассмеялся и заверил Твою Мать, что все именно так, как он говорит.

Твою Мать повернулся ко мне и спросил:

— Какая самая стушная вещь, которую ты и твой добаный дюдя делили в тыкой погорявый мерный стып?

Мое сердце забилось чаще.

— Даже не знаю.

Твою Мать рассмеялся и потрепал меня по голове.

— Да брось ты барвыняться, тобик мыж!

Дядя Чарли налил себе выпить, а мне дал «Рой Роджерс»[32]и попросил занять себя чем-нибудь, пока они с ребятами поговорят по телефону. Я запрыгнул на барную табуретку и стал медленно вращаться, запоминая каждую деталь интерьера бара. На деревянных перекладинах под потолком висели сотни коктейльных бокалов, которые отражали свет, как большой подсвечник. На сорокафутовой полке за стойкой были расставлены в огромном количестве бутылки с алкоголем всех цветов радуги, которые тоже отражались в бокалах наверху. Создавалось впечатление, что находишься внутри калейдоскопа. Я провел рукой по поверхности стойки. Прочное дубовое покрытие. В три дюйма толщиной. Я слышал, как один из мужчин сказал, что дерево недавно покрыли несколькими слоями лака. Поверхность была рыжевато-коричневой, как львиная шкура. Я осторожно погладил ее. Я восхищался дощатым полом, до гладкости отполированным миллионами шагов. Изучал свое отражение в старомодных серебряных кассах, как будто купленных в сельской лавке в прерии. С тем же яростным исступлением, которое я обычно испытывал, представляя себя Томом Сивером, я теперь представлял себя самым популярным мужчиной в «Диккенсе». Народу в баре было не протолкнуться. Поздний вечер. Я рассказывал что-то, и все меня слушали. «Всем замолчать — пацан говорит!» Я удерживал их внимание одним только своим голосом, своим рассказом. Жаль, что я не знал ни одной стоящей истории. «Интересно, — думал я, — как бы бабушка справилась в „Диккенсе“?»

Задняя стена бара состояла из больших панелей цветного стекла. Рядом со мной появился Бобо и сказал, что мне не стоит слишком внимательно к ним приглядываться.

— Почему? — поинтересовался я.

— Ты заметил в них что-нибудь особенное? — спросил он, закидывая в рот вишенку.

Подавшись вперед, я прищурился. Но ничего не замечал.

— Эти панели разрисовала Чокнутая Джейн, — сказал Бобо. — Подружка Стива. Видишь что-нибудь на этом рисунке?

Я внимательнее посмотрел на панель слева. Неужели это… это?

— Пенис, — кивнул Бобо. — Угадал. А значит, на второй панели…

Я не знал, как это должно выглядеть, но если рассуждать логически, то это могла быть только одна вещь.

— Это женская?..

— Да.

Смущенный, я спросил, что в задней комнате.

— Там проводят разные праздники, — ответил Бобо. — Мальчишники, семейные торжества, встречи выпускников, корпоративные вечеринки, ужины с пиццей после игр Малой лиги. И еще рыбьи бои.

— Рыбьи бои?

— Рыбьи бои, — подтвердил подошедший Кольт.

Бармены, сказал Кольт, часто запускают двух сиамских рыбок в банку с водой и делают ставки на исход боя.

— Но рыбки, — произнес Кольт с нескрываемой печалью в голосе, — часто устают, и мы объявляем ничью.

Из подвала появился дядя Чарли и включил стерео.

— А, — заметил Бобо, — «Летний ветер».

— Замечательная песня. — Дядя Чарли сделал звук погромче. — Люблю Синатру. Вот это голос!

Он не заметил ошеломленного выражения моего лица.

Вскоре нам с дядей Чарли пришло время уходить. Я старался сдержать слезы, зная, что дядя вернется в бар, а я в гнетущей атмосфере буду есть несъедобный ужин с бабушкой и дедушкой.

— Нам было очень приятно, что ты съездил с нами на пляж, — сказал Джо Ди. — Тебе нужно еще раз прийти, пацан.

Тебенужноещеразприйтипацан.

— Я приду, — пообещал я, пока дядя Чарли вел меня к задней двери. — Я приду.

В то лето я каждый день ездил на пляж, если позволяла погода и у ребят не было похмелья. Открыв глаза поутру, я первым делом смотрел на небо, потом спрашивал бабушку, во сколько дядя Чарли пришел домой из «Диккенса». Ясное небо и раннее возвращение дяди Чарли означали, что к полудню мы с Джо Ди будем заниматься бодисерфингом. Облака или поздний приход дяди приводили к тому, что я весь день читал «Минутные биографии» на «двухсотлетием» диване.

Чем больше времени я проводил с дядей Чарли, тем больше я говорил, как он, ходил, как он, копировал его манеры. Я опирался на локти, когда жевал. Еще я разыскивал его и пытался вызвать на разговор. Думал, это будет легко. Раз мы вместе проводим время в Джилго, мы друзья, правда? Но дядя Чарли был сыном своего отца.