до дрожи взгляда. Молча. Одним движением срывает с себя галстук, который и так болтался на честном слове, и отходит к окну.

— Пройди, Назима, — говорит тяжело и закрывает окно. — Я хочу с тобой поговорить.

Делаю несколько осторожных шагов вперёд и останавливаюсь в начале стола.

— Я вас слушаю…

Ухмыляясь, достаточно уверенным шагом для выпитых трети бутылки заходит за мою спину и захлопывает дверь.

Я сжимаюсь от этого звука. Слишком много в моей жизни было таких моментов. Я давно научилась узнавать музыку мужской злой истерики и агрессии, потери контроля над собой и действия алкоголя, когда сознание чуточку смещается, позволяя творить разное. Сейчас в кабинете звучит именно эта музыка. Неявно. Как аккомпанемент.

Тихомиров подходит ко мне справа почти вплотную и, делая глубокий вдох, проводит носом по волосам.

— Назима… — говорит так хрипло, с плохо скрываемой похотью, что у меня темнеет перед глазами.

Он же не тронет?

— Не нужно так делать, — говорю, отступая на шаг в сторону. — У вас, кажется, был ко мне разговор.

— Да… — ухмыляется он, но в сторону не отходит. — Как тебя называла мама? — вдруг задаёт совсем неожиданный вопрос.

— Я могу не отвечать…

— Нет, — прерывает, не давая мне даже договорить.

— Зимушка, — отзываюсь тихо, — но это только дома…

— Ты скучаешь по ней? — ещё один резкий, неожиданный вопрос.

— Константин…

— Ответь… — жестко.

— Да, конечно, — хриплю, чувствуя, как связки меня предают и немеют. — У меня была замечательная семья. Я не понимаю, к чему все эти вопросы?

— А ты могла бы бросить ребёнка, Назима? — Константин снова сокращает нашу дистанцию и кладёт руки мне на талию. Я инстинктивно прикрываю от него живот. Что за вопросы? Он знает о беременности? — Могла бы жить с другим мужчиной, зная, что где-то растёт твой сын или дочь? У вас же принято любить мужа больше чем детей?

— Что? — задыхаюсь, от сбивающей с ног волны из возмущения, отвращения и страха. Разворачиваюсь к Константину лицом, отбивая его руки. — Это у вас у мужчин принято бросать детей. Наслаждаться жизнью, забывая высылать даже деньги. Или же наоборот постоянно откупаясь ими! Знайте, я не понимаю таких мужчин и не принимаю женщин, которые забирают их, не понимая, что завтра точно также он поступит с ней. В моей религии все жёны и все дети равны. И получают от отца одинаковую заботу. Не можешь соответствовать — не заводи. А о женщинах в подобном контексте я даже говорить не желаю. И если это все ваши вопросы, то разрешите мне, наконец, уйти!

— Не могу…

С утробным рычанием ловит меня за запястье и вжимает в себя. Его руки жадно сминают мое тело, врываются под пиджак, а следом под блузку.

— Зимушка… — губы впечатываются в мою шею и, обжигая, скользят вверх.

— Отпустите меня… — шепчу шокированная его близостью, — Нет, Константин, пожалуйста! Я думала, что вы порядочный мужчина, а вы… — душат меня слёзы.

— Не бывает порядочных мужчин, девочка, — усмехается он. Гладит костяшками мою скулу и горячо выдыхает, — Красивая… Я хочу тебя. Черррт! — рычит, стремительно сближает наши лица. — Не могу даже смотреть спокойно! С первой минуты не могу. Сошёл с ума. Ты просто не понимаешь, как мне нужна…

От его признаний у меня начинает кружиться голова. Он просто пьян? Или что это? Константин заставляет меня отступить на шаг назад и, подхватив под бёдра, усаживает меня на столешницу. Задохнувшись от стыда, мысленно благодарю Аллаха, что сегодня одета в штаны. Мужчина… между моих разведённых в стороны бёдер! Не муж! Не жених! И я млею, не в силах воспротивиться ему по-настоящему. Это позор, Назима. Если мужчина уважает, он так себя не ведёт…

— Вы же понимаете, что это неправильно… — лепечу, глотая слёзы. — Пожалуйста, не заставляйте меня. Я не ваша женщина!

— Тогда ты станешь моей женой, — говорит решительно, и будто не замечая моего состояния. — Так будет правильно?

— Да, — киваю, — но…

Не успеваю договорить, потому что Константин сжимает в кулак волосы на моем затылке, чтобы не смогла отстраниться и впивается в рот жадным поцелуем. Глубоким, болезненным, страстным. Как будто я — сейчас смысл его жизни. И он просто умрет, если я его оттолкну. Боже, зачем ты дал этому мужчине губы?! Очевидно, чтобы свести меня с ума. Мне кажется, что это не он, а я сейчас пьяная.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Тихомиров стягивает с моих рук пиджак. Я осознаю, к чему все идёт и всхлипываю от бессилия.

— Пустите…

— Ты сказала «да», — усмехается Тихомиров, на мгновение отрываясь от меня, — И другой ответ больше не принимается. Ты будешь моей женой, Назима. Единственной наследницей всего этого никому не нужного дерьма!

— Константин, послушайте! — вскрикиваю и мотаю головой. — Я не могу. Я… — сглатываю, собираясь рассказать о беременности. А потом напомнить о Вике, но в этот самый момент в кармане моего пиджака начинает звонить телефон.

Константин коршуном кидается к карману и выхватывает трубку первым.

— Семён, значит… — оскаливается, глядя на экран. — В нем все дело? Влюбилась? Отвечай ему!

— Константин, это не то, что вы подумали…

— Отвечай! — орет, нажимая клавишу «принять вызов» и включает громкую связь.

— Алло, Семён, — говорю быстро, но он успевает перебить.

— Я подъехал, Назима, спускайся…

— Она никуда не спустится, — рявкает в трубку Константин. — Ты уволен, Семён.

Закрываю от ужаса лицо. Телефон летит на пол, экран разлетается в дребезги. Это какой-то кошмар…

Глава 23. За дверью кабинета

Назима

Тяжело дыша, как будто вынырнув с глубины, Костя всаживает кулак в столешницу слева от меня.

— Уходи… — хрипит. — У тебя минута.

Стекаю со стола на пол и едва не падаю, потому что колени подкашиваются. Губы, язык, пальцы… онемели. Это нервное. И я очень хорошо знаю, что если мужчина просит уйти, нужно убегать. Потому что после пострадавших телефона и столешницы может получить и твоё лицо. По нему получать очень больно. Ещё больнее потом есть и пить.