ну вы ее слышали, — повышая голос, всплескивает руками Анна Ивановна. — Из-за одного козла решила на себе крест поставить!

Марика с Семёном настороженно замолкают и уже больше не делают вид, что обсуждают кафельную плитку.

— Да нет же, вы не так меня поняли, — решаюсь я на откровение. — Пожалуйста, — обвожу всех глазами, — толко это между нами… — делаю глубокий вдох и… — я беременна, — выдаю на выдохе.

— От Тихомирова? — давится глотком чая Анна Ивановна и закашливается.

— Нет, — объясняю. — От бывшего мужа. Поэтому, мужчина мне не полагается…

— Глупости не говори, — вдруг фыркает Марика. — Это самое крутое, когда у твоего пуза есть отец. И это не в коем случае не недостаток. Это более надёжный фильтр. Вот тебя бы испугало, — поворачивается она к мужу, — если бы ты встретил меня уже беременную?

— Эээ… — ошарашенный ее напором тянет Семён. — Черт! — усмехается и трёт ладонями лицо. — Вот это вопрос.

— Я сейчас с тобой разведусь, — шипит Марика, будто забывая, что сидит сейчас за столом со своей свекровью.

— Марика… ты чего? — делаю ей страшные глаза. Мне снова кажется, что люди ругаются из-за меня.

— А ты мне нравишься, — усмехаясь, грозит ей пальцем Анна Ивановна. — Правильно, так его. Не хочу краснеть за сына.

— Да у вас тут беременная коалиция, — поднимает руки вверх Семён. — Мам, я требую политического убежища.

— В смысле коалиция? — восклицает она.

За столом наступает тишина.

Марика опускает глаза. Семён берет ее за руку.

— Мы тоже беременны, мам, — говорит с виноватой улыбкой. — Ты извини. Так быстро все вышло…

— Поздравляю, — пытаясь казаться равнодушной, Анна Ивановна взмахивает рукой и тянется за салфеткой. — Дожила… Сын на свадьбу не позвал. Ну хоть спасибо, что родить не успели.

— Анна Ивановна, — заглядывает ей в глаза Марика. — Я готовлю плохо. А ещё меня теперь тошнит. Если вы нам будете рады, то мы будем приезжать к вам в гости очень часто и отъедаться.

Мы, как нашкодившие дети, вглядываемся в лицо хозяйки квартиры. И синхронно выдыхаем, когда на нем помимо влажного блеска в глазах появляется ещё и легкая улыбка.

— Твоя жена — лисица, — грозит сыну пальцем Анна Ивановна. — Знай, у тебя не было шансов.

— Не было… — улыбается Семён и, притягивая к себе, целует жену в затылок.

Когда разговор плавно переходит на обсуждение работы Марики, я сбегаю из-за стола и начинаю заниматься посудой, чтобы хоть как-то занять руки и голову.

—

Вяло отвечаю на попытки втянуть себя в разговор и при первой возможности, откровенно пользуясь обстоятельством, что теперь все в курсе моей беременности, сбегаю на свой этаж.

Позвонив на пост охраны, сообщаю что вернулась домой, и закрываюсь в душевой кабине, надеясь смыть сегодняшний день.

Особенно остервенело тру щёткой губы, чтобы перестать, наконец, чувствовать на них вкус Тихомирова! Но вопреки логике он никуда не уходит. Я словно помечена.

Горячая вода лупит по голове и плечам, совершенно не помогая расслабиться. Слёзы текут. Я снова жалею себя и… прощаюсь. Да. Мысленно со всеми своими мечтами о Константине. Потому что просто не вижу способа и варианта быть с ним вместе.

Во-первых мне страшно. Я слишком хорошо знаю, как разрушительна бывает мужская ревность и боюсь, что ещё раз этого не переживу. Во-вторых не уверена, что смогу удовлетворять потребности Константина в постели. Просто потому что не умею! И прекрасно понимаю, что в этом вопросе он балован. В-третьих его странные вопросы о детях… Что бы не говорили Марика и Анна Ивановна, я не верю, что мужчине может быть нужен чужой ребёнок. Он захочет своего. Я не хочу, чтобы мой малыш чувствовал себя лишним. В-четвёртых… Вика скоро родит Тихомирову того самого «своего». И мать первенца — это как первая жена. Она будет в жизни мужчины всегда. Это правильно. Но я просто не вывезу этого ощущения конкуренции. Ооо… хватаюсь за голову и прикладываюсь лбом к стеклу от этого безумного диалога с самой собой. И в-пятых… я, кажется, влюблена в него. Самым опасным, иррациональным женским и всепрощающим чувством. Аяза я не любила. Потому принимать от него уничижающие слова и поступки было не так больно. Гордость, если ударить, она гнётся, а сердце — разбивается.

Смыв с себя мыльную пену, неожиданно ощущаю, что начинает тянуть живот. Это действует на меня, как ушат холодной воды. Что же я творю?

Быстро делаю воду почти комнатной температуры, наспех домываюсь и, завернувшись в полотенце, бегу на кухню. Выпиваю, на всякий случай, спазмолитик с валерьянкой и укладываюсь в кровать, обложившись подушками.

Чтобы снова не начать ни о чем размышлять, включаю телевизор и щелкаю пультом в надежде найти что-нибудь интересное. Может быть, старый фильм или передачу.

И вдруг на одном из музыкальных каналов мой взгляд цепляется за знакомый женский образ. Я даже сажусь на кровати, чтобы лучше видеть изображение и делаю звук погромче.

— Сегодня на премии «РусМьюзикНайтс» просто нереально жарко, — запальчиво вещает харизматичный ведущий под лучами софитов. -

Звёздные гости продолжают прибывать. Зажгите эту ночь вместе с нами. Для вас самые топовые диджеи и исполнители. Яркие ведущие, девочки, помашите ручками…

Камера переключается с парня на задний план, и теперь я могу рассмотреть девушку, что привлекла мое внимание, более детально. Красное платье, высоченный каблук, в руках почти допитый бокал шампанского… Вика. Смеется, развязно целует в губы вторую девушку в золотом платье, видимо, свою соведущую.

От вспыхнувшего негодования просто немею. Нет, не потому что ханжа. А потому что Константину сейчас так плохо… Почему она не рядом?

«Это тебя не касается, Назима.» — Обрываю порыв морализма. — «У каждого своя работа, и если людям так комфортно…»

Щелкаю пультом дальше, пока на одном из каналов не нахожу детский мультик про зелёного орка и заколдованную принцессу. Честно заставляю себя посмотреть половину и на очередном душещипательном моменте не выдерживаю. Подхватываюсь с кровати, начиная метаться по комнате. Как? Как вообще так можно? Каким бы Тихомиров ни был засранцем, это не даёт права Виктории его позорить, да ещё и пить! В положении! Она должна была все бросить и улететь