Мальчишку лет шести-семи – темненького, большеглазого – онувидел на прежнем месте: в куче песка. Куча была вся изрыта ходами, в которыхвиднелись игрушечные машины.

– Гараж? – серьезно спросил Сергей, кивая на норы.

Мальчик поднял на него глаза и подумал, прежде чем ответить.

– Не-е. Техобслуживание. – Сложное слово он выговорилбез запинки, как будто долго тренировался.

– Вот оно что! – Бабкин уважительно присвистнул, имальчик улыбнулся.

Сергей собирался добавить еще что-то о техобслуживании, нотут из дома напротив вышла женщина, встреченная им несколько часов назад, инаправилась в их сторону. Когда она подошла, стало видно, что называть ееженщиной преждевременно: ей было не больше двадцати пяти, и выглядела онадевушкой. «Лицо рано повзрослевшего ребенка», – подумал Сергей,разглядывая ее.

Длинные черные волосы, прямые и очень густые, были собраны вкосу. Кожа незагорелая, глаза темные, чуть опухшие, словно у нее бессонница, агубы бледные, как у русалки. Лицо серьезное, неулыбчивое. «Пожалуй, неулыбчивое– слабо сказано... Мрачная девица». Мешковатое серое платье придавало ейсходство с монахиней, но Сергей не мог не признать, что она красива – своеобразнойдиковатой красотой, непричесанной, природной, без ухищрений и вмешательств.Впрочем, ему никогда не нравился такой типаж.

Девушка подошла с враждебным видом, и парнишка притих,уткнулся в свои машинки. Бабкин ощутил, что, пожалуй, тоже был бы не прочьзарыться в песок. На секунду ему показалось, что девица собирается сказатьгрубость, но она лишь сухо поздоровалась и обернулась к парнишке:

– Матвей, тебе пора домой. Обедать пойдем.

– Мам, я еще хочу погулять! – заныл было тот, но одноговзгляда на мать ему хватило, чтобы понять: сейчас лучше не спорить. Снедовольным видом Матвей принялся вынимать машинки из песочных укрытий.

Отвлекая ее внимание от парнишки, Бабкин представился идоложил, что приехал в Голицыно порыбачить. Под испытующим взглядом ему было непо себе. Он не ожидал ответа, но до него все же снизошли.

– Меня зовут Татьяна, – суховато сказала матьМатвея. – Вряд ли вам понравится в Голицыне. Рыбачить здесь негде, местныеэтим и не занимаются.

Бабкин глубокомысленно заметил, что местные много чем незанимаются, и на этом счел за лучшее попрощаться. Было очевидно, что вступать вразговор с целью выведать что-нибудь у этой замкнутой, холодной особы снастороженным взглядом бессмысленно. Но напоследок он не удержался и бросилпробный камень:

– Лет семь-восемь назад мои друзья приезжали сюда нарыбалку, – сказал он. – Двое. Может, вы их помните?

Татьяна подняла на него глаза и отрицательно качнулаголовой. Затем молча схватила мальчика за руку, вытащила из песочницы иповолокла за собой, не дав забрать игрушки. Тот даже не хныкал – видимо, привыкк неласковому обращению.

Пожав плечами, Сергей поднял ведра и отправился к колодцу.

А Татьяна втащила Матвея в калитку, захлопнула ее и перевеладыхание. Хотела приказать сыну, чтобы шел домой, посмотрел, как там Алеша, нопочувствовала, что не может выдавить из себя и слова.

Встреченный ею мужчина не был рыбаком, это она поняла сразу.Крупный, крепкого телосложения, с коротко стриженными темными волосами имрачноватым лицом, он скорее походил на охотника, собравшегося охотиться накрупного хищного зверя. Но крупных хищных зверей вокруг Голицына уже давно неводилось.

Она не выдержала и обернулась, чтобы посмотреть: стоитприезжий возле колодца или уже вернулся к Григорию... И наткнулась взглядом наДанилу Прохорова, курившего возле дома напротив.

Сейчас он был еще больше похож на пирата, чем в их последнюювстречу. Лицо хищное, с яркими блестящими глазами – жадными, ощупывающими,раздевающими... Несколько секунд они смотрели друг на друга, и Татьяна ощутила,что в груди похолодело. Значит, он не просто так спрашивал Матвея о том, когдаони собираются в Голицыно... Он все-таки решил приехать – зная, что они будутздесь...

Она отступила назад и скрылась в тени сарая.

Данила Прохоров затянулся в последний раз, глядя ей вслед, ивразвалочку двинулся к дому Григория. «Семь лет... Семь лет...» Он не был вГолицыне семь лет – так, наезжал изредка, но почти всегда зимой, и понятия неимел о том, что с Татьяной и где она, пока соседка не сболтнула случайно, что Танькавоспитывает своего мальчишку одна, безотцовщиной. Прохоров тогда даже испугалстарую курицу – кинулся к ней, затряс за плечи, не веря тому, что услышал. Новсе оказалось правдой, в чем он быстро убедился, узнав Танькин адрес и наследующий же вечер приехав к ней в Москву. Их было теперь двое: она и еемальчонка, серьезный не по возрасту.

«Матвей. Матюша».

Приезжего не было видно, зато хозяин оказался на крыльце –сидел, теребя в руках прохудившийся сапог. При виде гостя вскочил, шагнул ккалитке:

– Данила! Здорово! Заходи...

И сверкнул обрадованно золотым зубом.

Первые пять минут разговор шел обычный: о делах, о знакомыхи о том, что дорога на Голицыно совсем пришла в негодность... Потом Григорийдавал Прохорову советы о том, как вести бизнес, Данила соглашался, ухмыляясь, икаждый понимал, что для другого его слова – пустой звук. Но традицию нужно былособлюдать. И наконец перешли к теме, которая интересовала Данилу.

– Что за приезжий-то у тебя остановился, Гриш? –спросил он, не понижая голоса.

Прохоров видел, как смотрела на этого мужика Татьяна, и примысли о том, что сюда за ней приехал любовник, внутри у него все вскипало отбешенства.

– Москвич какой-то. Рыбачить будет. Только сегодня приехал.

– Надолго?

– Сам не знает. Говорит, дней на пять.

Данила кивнул. Дней на пять – значит, не любовник.

– И где он рыбачить собрался? – презрительно спросилПрохоров, потеряв интерес к разговору и намереваясь сворачивать его.

– Уже рыбачил. На острове. Правда, улова я у него что-то невидел. – Григорий хохотнул и подобострастно посмотрел на Прохорова, ожидаявстречного смешка.

Но вопреки его ожиданию тот не рассмеялся.

– На острове? – недоверчиво протянул Данила. –Шутишь? Туда лет семь никто не приезжал... Что там делать?

– Ну, приезжал не приезжал, а теперь приехал. А что тамделать – это ты у постояльца моего спроси.

– А с чем он рыбачить-то ездил? – как можно небрежнеепоинтересовался Прохоров, надеясь на то, что ответ развеет охвативший егострах.

– Со спиннингом! – старик визгливо рассмеялся. –Во дурак-то, Данил, а! Одно слово – москвич!

Прохоров покивал, согласился, что приезжий и впрямь дурак, ипопрощался с Григорием. Он шел к своему дому, не замечая ни жары, ни слепней,вившихся над головой, ни пары темных глаз, наблюдавших за ним из-зазанавески...