– Если это были не вы, если никого не убивали, зачем взяли на себя вину?!

И тут Хуа Чэн снял с Се Ляня обездвиживающее заклятие. Тот выпрямился, размял затёкшие кисти рук и выпалил:

– Враньё и наговоры!

Лан Цяньцю ждал чего-то вроде: «Да, это он, всё так и было». Но Се Лянь продолжал хладнокровно всё отрицать, хотя, казалось бы, слова Ци Жуна его полностью оправдывали. Демон недовольно нахмурился:

– Ты кого брехлом назвал?

– Тебя. Несёшь чушь. Где доказательства, что бойню на Золотом пиру устроил потомок правящего рода Сяньлэ?

Ци Жуну это показалось смешным.

– Убил и убил, – хихикнул он. – Сотни лет прошли, где я тебе доказательства возьму?

– Вот и не болтай. Уже ни Сяньлэ, ни Юнъаня нет, всё кануло в небытие, какой смысл ворошить прошлое?

Его голос будто пробудил какие-то воспоминания, и Ци Жун насторожённо прищурился. Се Лянь же повернулся к Лан Цяньцю и спокойно сказал:

– Вы лично видели, как я убил вашего отца. С моего второго изгнания прошло несколько лет; мой разум затмила злоба, и я совершил непоправимое. Всё это моя вина, и нет мне прощения. Незачем впутывать невинных! Этот мерзавец просто клевещет на князя Аньлэ – мстит за то, что вы назвали его жалким!

Со стороны эта беседа звучала невероятно смешно: присутствующие боролись за право считаться виновным в жестоком убийстве. Можно подумать, устроить резню на Золотом пиру – великое достижение. У Лан Цяньцю в голове всё окончательно перемешалось, юноша схватился за виски. Хорошенько обдумав услышанное, он наконец сказал:

– Ну конечно, это сделали вы. И никто другой.

Он же был там. Той ночью, когда он радостно вбежал в зал, советник в чёрных одеждах вытащил длинный меч из груди его отца, и во все стороны брызнула кровь. В то мгновение правитель Юнъаня, ещё живой, протянул к сыну руки. Цяньцю бросился к нему, и отец испустил дух в его объятиях.

Лежащий на земле Ци Жун внезапно спросил:

– Уж не мой ли это двоюродный братец пожаловал?

Глава 52

Неведомо, кто прав, кто виноват

Часть вторая

Се Лянь обернулся в сторону демона, пристально посмотрел на него и сказал:

– Вижу, все эти годы ты развлекался по полной.

И в этот миг Хуа Чэн вернул ему истинный облик.

Когда Ци Жун понял, кто к нему явился, у него от удивления чуть глаза не выпали.

Лан Цяньцю в недоумении переспросил:

– Двоюродный брат?

Он слышал, как Зелёный Демон называет себя человеком Сяньлэ, и успел догадаться, что тот родился в древнем государстве, но ему в голову не приходило, что их с Се Лянем могут связывать узы родства.

Ци Жун внимательно изучал лицо Се Ляня странным, полным алчности и любопытства взглядом. Наконец он заметил меч Фансинь у него за спиной.

– Вот оно что! Фан Синь – это ты, ты Фан Синь! – воскликнул мужчина и опять затрясся от хохота.

Лан Цяньцю не понимал причины веселья, однако смех этот ему уже подспудно не нравился.

– Чего тут смешного? – грозно спросил он.

– Потешаюсь над любимым братишкой. Не лезь не в своё дело! – отмахнулся Ци Жун. А затем не удержался от очередной колкости: – Прошу прощения, ваше высочество! Был неправ, сказав, что вы унаследовали глупость от родителей! Вы достойный ученик своего учителя: тот сам дурак дураком! – Он повернулся к Се Ляню: – Смотрю, и ты времени не терял. Нанялся на службу в Юнъань, чтобы тебя заколол собственный подопечный! Вот потеха! За что боролся, на то и напоролся! Эх ты, простофиля!

На последнем слове Хуа Чэн размахнулся и отвесил Зелёному Демону громоподобную оплеуху. Ци Жун по натуре был непрошибаемый, а когда принц обнажил своё истинное лицо, демон ещё пуще раззадорился – даже впечатанный мордой в землю, он продолжал вопить:

– Простофиля! Простофиля! Простофиля!

За каждый выкрик Хуа Чэн ещё сильнее лупил его по затылку, вбивая в пол всё глубже; каменные плиты заливала кровь. Се Лянь перехватил вновь занесённую для удара руку и попросил:

– Саньлан, не надо!

– Почему это?

– Он просто больной, не принимай его слова близко к сердцу. Так ты ничего не добьёшься. Дай я попробую.

Он тихонько погладил Хуа Чэна по плечу, и после долгого молчания тот нехотя согласился.

Ци Жун вытащил голову из трещины в земле, с большим трудом откатился в сторону и сплюнул:

– Ой, какие мы добренькие! Если бы правда не хотел, чтобы он меня бил, остановил бы сразу! Теперь-то спасибо большое за ваше великодушие, благодетель сраный!

– Много о себе воображаешь, – холодно ответил Се Лянь. – Я не за тебя волнуюсь, а за его руку.

По лицу Ци Жуна вновь пробежала гримаса гнева.

– Вот это новости! – загоготал он. – Мой двоюродный братишка снюхался с Хуа Чэном! Я-то хотел тебя навестить на Фестивале голодных духов, послал гонцов, да ни один живым не вернулся. Выходит, ты как раз в то время с новым другом миловался!

Се Лянь этого, конечно, не знал. Той ночью он впервые повстречал юношу в красных одеждах и привёл его в свой храм в деревне Водяных Каштанов… Принц бросил изумлённый взгляд на Хуа Чэна: выходит, это он разобрался с нашествием демонов?

– Саньланом его зовёшь, ну прелесть! – продолжал насмехаться Ци Жун. – Братец, ты ж чиновник с вышних Небес. Как тебя угораздило спутаться с нечистью? Не боишься ручки замарать? Ты ведь у нас такой совершенный, такой чистый и невинный, сияешь на весь белый свет…

Большинство небожителей считали Му Цина весьма ехидной личностью. Слышали бы они речи Ци Жуна – поняли бы, что по сравнению с ним генерал – образец дружелюбия, и принесли бы тому искренние извинения! К тому же Ци Жун одними словами не ограничивался. Он картинно схватился за сердце:

– Брат мой, наследный принц! Все эти годы я только о тебе и думал! Взгляни на статую! Я сделал её с любовью, чтобы ежедневно услаждать взор твоим героическим обликом… Неплохо вышло, скажи? Не нравится? Ладно, не беда, я ещё сделаю…

При упоминании каменной статуи Хуа Чэн снова скривился от гнева. Он бы с превеликим удовольствием утрамбовал мерзавца обратно в землю, но внял уговорам Се Ляня. Тот отлично знал родственника: больной на всю голову. Чем больше реагируешь на его пакости, тем больше тот распаляется, и так по кругу. Нет, тут следовало действовать иначе. Принц равнодушно хмыкнул:

– Сделано на совесть, но видно, что у автора вкуса нет. Сочувствую.

Улыбка тотчас же сползла с лица Ци Жуна, и он процедил сквозь зубы:

– Радуйся тому, что есть. Кто о тебе сейчас помнит? Я единственный по старой памяти скульптуру завёл. Ты и вознёсся в этот раз только потому, что перед Цзюнь У на карачках ползал и плакался – все колени, небось, протёр. На Небесах кого ни возьми – любой будет