— Потому и наша звезда такой странной формы? — задумался Владимир.

— Вот именно, девять глав у храма, девять лучей у звезды — я думаю, это не случайное совпадение.

— Да, Елена, вы правы. Но что нам это дает? И как быть с нашим Малютой Скуратовым? Эй, опричник, поди сюда, — крикнул он рыжему.

Кот встрепенулся, явно откликнувшись на свое имя, и неторопливо подошел к Владимиру.

«Может быть, человек все-таки покормит меня вкусной курочкой, а то от этого суперполезного и противного корма уже живот болит» — все это было написано на его бандитской кошачьей морде.

— А что, действительно Малюта Скуратов, настоящий Малюта Скуратов, а не наш рыжий, был жестоким садистом и палачом? — спросил следователь, внимательно рассматривая ошейник кота.

Лена подложила себе на тарелку салат и, прожевав его, ответила:

— Что мы знаем о Малюте, настоящее имя которого Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский? Он видный государственный деятель, политик эпохи Ивана Четвертого Грозного. Один из руководителей опричнины — специальной службы, защищающей царя и государство от предательства и крамолы. Опричное войско ограждало личную безопасность царя, истребляя крамолу, гнездившуюся в русской земле, преимущественно в боярской среде. Конечно, в своих методах опричники не останавливались ни перед чем. В кремлевских пыточных палачи любыми средствами выбивали признания. Много людей погибло при опричнине.

— Да, нашей стране везет на тиранов — и репрессии, и ГУЛАГ, и тридцатые годы двадцатого века, а еще и опричнина, — согласно закивал Яшин.

— Вот именно. Царь Иван Четвертый Васильевич Грозный действительно отличался необузданным нравом, излишней подозрительностью и вспыльчивостью. По свидетельствам многих современников, и это подтверждают исследования современных историков, у него просто были проблемы с психикой, — ответила Лена.

— Да, ему попить бы валерьяночки или отдохнуть, полежать на пляже, а может, к психоаналитику сходить — и не было бы никакой опричнины и миллионов загубленных жизней, — поддакивая, Яшин механически поглаживал кота.

— Насчет миллиона жизней я сомневаюсь. Население всей Москвы того времени составляло всего несколько десятков тысяч, миллионы убитых Грозным — еще одна из легенд и мифов средневековой Москвы, но насчет опричнины и Малюты Скуратова — это да, личные воины царя беспощадно убивали и под пытками выбивали все, что им было нужно, у населения. Жестокий век — жестокие сердца! Чего стоит только одна карательная экспедиция в Новгород, когда было истреблено более половины населения города. Тогда же и появилась пословица: «Не так страшен царь, как его Малюта». Впрочем, не совсем справедливо вешать всех собак на Скуратова, нельзя думать, что опричник резал или пытал только невинных заблудших овечек. Если вспомнить, он истреблял врагов не только царя, но и государства. Чего стоит, например, Афанасий Вяземский, князья Басмановы, Иван Висковатый — они, что уже доказано историками, вели переговоры с недругами России, поляками, и пытались продать родину, а не только царя.

— А почему его назвали Малюта — он же Григорий? — запоздало удивился Владимир.

— Многие историки считают, что Малюта — от слова «малыш», «маленький». Он действительно обладал небольшим ростом, и, скорее всего, весьма комплексовал по этому поводу.

— Да, Иван Грозный истреблял виноватых бояр, а вы, Елена Андреевна, видели хоть сегодня безгрешных бояр-чиновников? Вот то-то же, — ухмыльнулся Володя.

Следователь Яшин снял с кота ошейник и принялся методично ножом откручивать с него яркие камешки.

— Меня при прочтении списка из деканата сразу зацепила одна фамилия — Скуратов, это первокурсник, никакого отношения к профессору Плотникову он не имеет. Пацан семнадцатилетний, но меня в этот момент поразила догадка, что Иван Васильевич мог записать Скуратова, ведь именно этим периодом истории он занимался. Я не обратила внимания или просто выскочило из головы, что Плотников своего кота называл опричником, бандитом, так, любя. Я это много раз слышала, но даже не могла подумать, что в предсмертной записке профессор дает указания на своего кота.

— А наш Малюта действительно что-то знает, — сообщил Яшин, показывая маленький клочок бумажки, обнаруженный им в ошейнике кота, и маленький металлический ключик.

— Что это? — удивленно спросила Лена. — «Пл. 3 В. — Каз. в. В2−16», что, опять шифровка?

— А теперь я вас просвещу, Лена. Это просто — «Площадь трех вокзалов. Казанский вокзал, ячейка В2−16».

— Профессор что-то спрятал в ячейке на вокзале?

— Получается, что так! Придется нам с вами это проверить. Вы же не против, Елена?

— Нет, я только за, — с улыбкой согласилась Синицкая.

— Ты все сделал, как просил князь? — Хитрое лицо старого Захара нависало над мастеровым Иваном.

— Да, все как договаривались, — тяжело ответил Иван.

Московские палачи хорошо знали свое дело, все его тело горело, как в огне, как в аду. Перебитые кости на ногах и руках, перетянутые на дыбе сухожилия — Иван уже с трудом мог дышать, но молить о пощаде и не думал.

Этим палачей не разжалобишь, еще и не такие молитвы и мольбы они слышали. А вот теперь и старый Захар пожаловал.

— Кто, кроме тебя, знает о том, что в храме скрыто? — снова тихо спросил княжеский посланник.

— Больше никто не знает. Те рабочие, что были со мной, те десять человек, уже испустили дух, вот прямо здесь, в застенках, — с трудом разлепляя окровавленные губы, прошептал Иван.

— Ты дома семье говорил своей, куда ты идешь и что делать будешь? — допытывался Захар.

Иван с необычайной для исстрадавшегося тела силой затряс головой:

— Нет-нет, не трогайте мою семью, детей, они ничего не знают! Отроки малолетние, они ничего не знают! Нет-нет, — снова раздался оглушающий хруст ломающихся на дыбе костей.

— Вот и славненько, кончайте его, — кивнул Захар двум здоровенным детинам в заляпанных кровью фартуках. — Сделайте его смерть милосердной, это единственная милость от князя, которую он смог даровать.

Ухмыльнувшись в свою окладистую бороду, Захар побежал докладывать князю Мстиславскому, что дело сделано, что никаких проблем и лишних свидетелей не осталось. Что тайна сия запрятана надежно и глубоко, и что только сам князь знает местоположение сокровища и сможет его достать, когда плохое смутное время закончится.

Поездка на площадь трех вокзалов тоже оказалась невеселой и молчаливой.

Угрюмо молчал Яшин, внимательно следя за дорогой, пристыженно молчала Синицкая, разглядывая сумрачные московские проспекты за окном.