чтобы не испортить нам веселье. Что, здорово повеселились тогда, да?

– Ты знал? – опустошённо спросила Лариса, и вопрос этот прозвучал как утверждение.

– А ты, небось, думала, что я от природы кобелирующая личность? Нет, милая моя. Я просто не люблю оставаться в долгу. – Чарский криво улыбнулся.

– А тебе не кажется, что проценты наросли слишком уж солидные? – Голос женщины окреп, она подобрала с пола халат мужа и завернулась в него, пряча лицо в воротник.

– Какие могут быть проценты, когда меня изначально поставили на счётчик? Я женился на суке, понимаешь? На лживой грёбаной суке, которую любил! Именно поэтому я смалодушничал и не смог отказаться от тебя сразу, в первый же день, когда узнал обо всём. А надо было! Может, тогда мы оба прожили бы более осмысленную жизнь. И у тебя был бы ребёнок. – Чарский готов был разрыдаться, но вместо этого лишь добил сигарету последней затяжкой и скрипнул зубами.

– У нас, – робко поправила Лариса. Дмитрий покачал головой и повторил:

– У тебя. Ты ведь сразу забеременела от этого гадёныша и тайком сбегала на аборт, так? Ты не могла забеременеть после этого, или я ошибаюсь?

– А как же врачебная тайна? – горько усмехнулась Лариса.

– В редких случаях она раскрывается. Я переспал с медсестрой женской консультации. Заметь, это была моя первая измена. А ты за это время успела уничтожить всю мою жизнь. Или нашу жизнь, если тебя такой вариант устраивает больше. – Чарский ещё раз махнул рукой.

– И что же нам делать дальше? – выдохнула Лариса, пытаясь поймать взгляд человека, которого все эти годы считала элементарным кобелём. Неужели она так ошибалась в нём? Проглядела глубокую, страдающую личность, способную проявлять милосердие?

– У нас выпить есть? Я, например, напьюсь. У меня подошла к завершению семья. Да и работа, кажется, тоже. А ты можешь теперь действительно делать всё что хочешь. Одна тут недавно из-за меня травилась, дура. Нашла тоже объект для высокой страсти! Ты, кстати, не хочешь последовать примеру? – Чарский иронично взглянул на Ларису и направился к бару, где хранились дорогие изысканные напитки: в этом отношении господин редактор отдела был настоящим гурманом!

Он вытащил всё, что стояло на полочках, и поставил перед собой пустой стакан. Коньяк, херес или виски?

– Налей тогда и мне. – Подсела к мужу (ведь на развод ещё не подано?) Чарская. – Назюзюкаемся вместе.

– Фу, Лариса Георгиевна, откуда такое плебейство? Лично я намерен вкушать божественные напитки, а не «зюзюкать», как вы изволили это назвать. И вообще, не опошляйте процесс: мне хочется заняться их поглощением в полном одиночестве! – Чарский откровенно фиглярствовал, но Лара поняла прозрачный намёк, заключавшийся в его речах: её выпроваживали. Выставляли на улицу. Выгоняли.

– Значит, уходить в чём есть? Ни денег, ни квартиры, ни машины? Такова справедливая месть настоящего мужчины? – хотела было завестись Лариса.

Чарский ответил ей кратко, но по уровню выразительности его речь была достойна Цицерона:

– Уйди, дорогая, а то убью!

21

Валентина Денисовна впервые за все годы совместной жизни с Антоном Павловичем почувствовала реальную опасность.

До этого она охотно закрывала глаза на похождения Савельева, зная, что красивому мужику хочется обладать красивыми самками. Сама она, увы, к этой категории уже не относилась. Поэтому Антоша «шлялся по телам» и даже понемногу размножался на стороне. Валя прощала и это: у неё же есть свой ребёнок, почему бы и ему не заиметь своего? К тому же рождённые вне семьи детишки не особенно обременяли семейство Савельевых. Денег, слава богу, хватало на всех, а вниманием двоих незаконнорождённых Вечно Второй не баловал.

Но теперь произошло что-то странное, и чутьё искушённой в любовных делах женщины её не могло подвести.

Из командировки Антон вернулся в полной прострации, оторвался на неё, Валю, в ответ на невинное замечание о похождениях «шалавливой» мамашки, проворонившей собственного ребёночка. Причём вспылил так, что напугал жену не на шутку. Из его серых глаз летели почти видимые невооружённым глазом молнии. Валентина Денисовна была награждена несколькими нелестными эпитетами, из которых самый приличный звучал примерно так: «чёрствая дура».

Да, может быть, и чёрствая! Но ни в коем случае не дура! Валентина быстренько разузнала всё об этой Карелиной, в которой почувствовала настоящую соперницу. Это была всего-навсего невзрачная, не блещущая особыми талантами журналисточка. Мать-одиночка, опекавшая свою дочь, как квочка. До той поры, правда, пока не повстречала сероглазого мачо (женатого, кстати!) по имени Антон.

Нет, каково, а? Решила отхватить такого мужика! Увести его у многоопытной женщины, которая когда-то не поленилась сходить к чёрной колдунье, чтобы приворожить неотразимого амбициозного выскочку! Иначе с какой стати он с готовностью полез бы в койку к даме, старшей по возрасту и далёкой от идеала красоты? Видимо, колдовские чары, начавшие ослабевать уже давно, теперь потеряли свои силы окончательно. Что же оставалось делать многострадальной Валечке? Опять прибегать к колдовству? Возраст не тот, да и положение не позволяет.

И Валентина Денисовна решила пойти другим путём: окончательно уничтожить молодую претендентку на роль разлучницы. Лишить её всего, что ещё у неё осталось, создать невыносимые условия для её жизни в этом городе. Тем более что во главе газеты, где работала эта Карелина, стоял человек, которого Валя когда-то жаждала видеть своим мужем: Олег Ефимович Данько.

Ах, как Валентина его любила! Но после службы в армии у Олежки что-то не заладилась с потенцией, а изменять любимому человеку Валюше ой как не хотелось! И она решила поменять самого любимого человека. Вот Савельев и подвернулся…

Валентина Денисовна как раз заканчивала телефонный разговор с Данько, когда вернулся сын. Игорь прошёл в кухню, сел за стол и уронил голову на скрещённые руки.

– Что ещё случилось, сынок? Тебя отпустили на время, да? – С необыкновенным проворством для своего возраста и комплекции кинулась к парню мать.

– Нет, со мной-то как раз всё в порядке. Ты мне можешь объяснить, что вы с отцом творите? Только не лезь ко мне сейчас, ладно? – Уклонившись от объятий, Игорь пытливо вгляделся в глаза матери. Взгляд её почему-то ускользал.

– А что ты имеешь в виду? – Валентина Денисовна сделала удивлённое лицо.