– Мы по трое суток без еды сидим! До дома добраться не можем.

Кажется, он оттолкнул часового, пытавшегося забраться к нему. Подбежал комендант, пожилой майор со скрюченной от давней раны рукой, и направил на мужчину наган.

– А ну вниз!

– Вам жалко, что ли? Я никому не помешаю.

Хлопнул выстрел. Был ли этот человек убит или только ранен – непонятно. Но его уже тащили прочь, а следом волокли мешки. Беженцы отхлынули. Паровоз спешно заправляли водой, затем эшелон двинулся дальше.

Выгрузились неподалеку от станции Ливны и своим ходом, не теряя времени, двинулись на место дислокации. В небольшом лесу срочно рыли капониры для самоходок и автомашин, маскировали их. Часть окопов были вырыты заранее. Это облегчило работу. Но тут же дали приказ копать запасные капониры.

Бойцы не выпускали из рук лопаты и кирки недели две. Работы проводились ночью, а на рассвете тщательно маскировались. Заметали следы гусениц, свежевырытую землю обкладывали ветками.

Обычно до обеда отсыпались, а вторую половину дня маялись, не находя себе занятия. Вернее, занятие было определено – сидеть и не высовываться. Неподалеку располагалась танковая бригада, но общались между собой лишь командиры. Остальным ходить без дела строго запрещалось.

По ряду признаков, несмотря на тщательную маскировку, самоходчики видели, что местность буквально напичкана войсками, укрытыми в траншеях, блиндажах, землянках. Над траншеями и капонирами были натянуты маскировочные сети, а срубленные ветки и пучки травы менялись каждые два-три дня, чтобы не выделяться на фоне свежей зелени.

Экипажи первой батареи, ведя между собой бесконечные разговоры, полагали, что войска готовятся к отражению немецкого наступления. Не зря строится столько оборонительных сооружений. Неподалеку от позиций полка и танковой бригады уходили до горизонта глубоко врытые в землю ряды металлических швеллеров, торчали рельсы и металлические ежи, опутанные колючей проволокой.

Кругом виднелись таблички: «Хода нет. Мины». Заграждения, противотанковые рвы шли в несколько рядов. Приземистые серые доты были почти незаметны и угадывались только с близкого расстояния. Судя по их величине и амбразурам, закрытым броневыми заслонками, в них находились орудия и пулеметы.

Очень небольшое количество людей знали, что здесь вскоре начнется одно из самых крупных сражений Отечественной войны – Курская битва.

К лету сорок третьего года в районе Курска между Харьковом и Орлом образовался в ходе предшествующих боев обширный выступ, так называемая Курская дуга. Этот выступ вклинивался в немецкую оборону на глубину 120 километров (имея ширину 150 километров) и перерезал важные немецкие коммуникации. Командование вермахта понимало, что выступ являлся хорошим плацдармом для наступления советских войск.

В то же время немецкие армии, охватывая Курск с севера и юга, имели возможность нанести удар, в случае успеха которого могли оказаться в котле части Центрального и Воронежского фронтов. Именно такую операцию под названием «Цитадель» планировал Гитлер.

Предполагалось окружить и уничтожить советские войска на Курской дуге. Затем продолжить наступление, снова достичь Волги и свести на нет успехи Красной Армии зимой 1942–1943 годов. Чтобы ненавистное ему слово «Сталинград» просто растворилось в успешном мощном ударе.

Чистяков, вспоминая позже последние недели июня, замечал растущее напряжение среди бойцов. Экипаж взялся было писать очередные письма родным, но комбат Пантелеев посоветовал не увлекаться. Намекнул, что лишняя переписка сейчас ни к чему. Немцы, судя по всему, не до конца догадываются о массовом сосредоточении наших войск и многочисленные письма наверняка придерживают.

Наступление немецких войск в районе Курской дуги началось утром пятого июля 1943 года. Наше командование, опередив начало наступления, в два часа ночи обрушило на позиции противника мощный огневой налет с применением тяжелой артиллерии и реактивных установок.

Спустя несколько часов, приведя свои части в порядок, немецкие соединения группы «Центр» перешли в наступление. Начались ожесточенные бои, в которых принимали участие с обеих сторон более двух миллионов человек, несколько тысяч танков и самолетов.

Но операция «Цитадель» развивалась далеко не так, как планировал немецкий Генеральный штаб. Наши войска ценой огромных потерь сумели в непрерывных боях остановить наступление немецких войск, которые за неделю смогли продвинуться в разных местах лишь на расстояние от 10 до 35 километров, что было в десятки раз меньше, чем планировалось.

Тринадцатого июля по личному приказу Гитлера немецкое наступление было прекращено. Потери вермахта оказались слишком велики. Зато нанесли серию крупных контрударов советские войска, которые в считаные дни переросли в мощное наступление. Но шло оно тяжело и не превышало в среднем четырех-пяти километров в сутки.

Самоходно-артиллерийский полк Резерва Главного Командования, в котором воевал младший лейтенант Чистяков, действовал на северном фасе Курского выступа в составе Брянского фронта. Уже в первый день самоходчики поняли, что предстоят жестокие бои, в которых нет места громким фразам о быстром разгроме немцев и стремительном броске на запад.

Ночью пришел приказ танковой роте капитана Сенченко вместе с десантом выйти во фланг участка, на котором весь вчерашний день вели бой. Роту должна была сопровождать самоходная установка СУ-152 младшего лейтенанта Чистякова.

Трехорудийная батарея «зверобоев» СУ-152 ночевала в небольшом сосновом перелеске. Она уже понесла первые потери. Подкалиберный снаряд противотанковой пушки угодил в лобовую броню самоходки младшего лейтенанта Паши Рогожкина и убил наповал наводчика.

Головка и оболочка 75-миллиметрового снаряда вплавилась уродливым комком в правую сторону рубки, а раскаленный вольфрамовый сердечник пробил броню и тело сержанта-наводчика. Столько силы было в этом заостренном сердечнике, что он почти насквозь прошил и заднюю стенку рубки, пройдя в пяти сантиметрах от фугасного снаряда боеукладки.

Загорелись куртки, еще какое-то барахло. Пока выбрасывали горящее тряпье, полыхнули мешочки с порохом, которые высыпались из снарядной гильзы. Все внутри заволокло клубами ядовитой гари. Заряжающий сумел выбросить раскаленную гильзу, иначе вспыхнул бы оставшийся заряд, и неизвестно, чем бы все кончилось.

Пожар кое-как потушили, но заряжающему сожгло руку до костей. Радист отравился гарью и кое-как отошел лишь к вечеру. Паша Рогожкин, с багровым, покрытым волдырями лицом, был как не в себе. Бестолково суетился, поливал водой обожженные пальцы, а когда рассказывал Сане о случившемся, у него мелко тряслась голова.

– Знаешь, я думал, нам конец пришел. Ударило так, что двигатель сразу заглох. Меня словно бревном шарахнуло, все тело одеревенело. Гляжу, наводчик рот, как рыба, разевает, а под ключицей обгорелая дыра. Видно, на помощь хотел позвать, а тут кровь изо рта и раны как хлынула. И все это в полуметре от меня. Парень изо всех сил бьется, то ли вылезти хотел, то ли еще что, а тут дым, огонь, порох, как фейерверк, вспыхнул.