Много времени занимала (а точнее, отнимала) политическая учеба. Политруки разных рангов старательно отрабатывали свои тыловые, вполне приличные пайки. Любимой темой было превосходство Т-34 над немецкими танками.

Приводили многочисленные примеры, в основном из газет, как «тридцатьчетверки», вступая в поединки с немецкими Т-3 или Т-4, легко с ними справлялись. Истории рассказывали просто сказочные. То один наш взвод из трех танков умудрялся уничтожить с десяток панцеров и раздавить попутно роту трусливой германской пехоты. В других рассказах те же «тридцатьчетверки» легко прорывали оборону, сминая, как консервные банки, немецкие пушки, снаряды которых отскакивали от брони, как горох.

Впрочем, мало кто из политработников бывал на передовой, а в танковых боях не участвовал никто. Несмотря на это, политруки и комиссары разных рангов хорошо знали истинное положение дел.

Во второй половине сорок второго года «тридцатьчетверки» в основном утратили свое неоспоримое в начале войны преимущество. Немцы перестраивались быстро. Отказались от легких танков, усилили броню основных машин Т-3 и Т-4, все больше применялись кумулятивные и подкалиберные снаряды, издалека пробивающие броню «тридцатьчетверок».

На поле боя массово появились сильные противотанковые пушки калибра 75 миллиметров. Резко увеличилось число штурмовых орудий, приземистых, с сильным вооружением и первоклассной оптикой. «Тридцатьчетверки» несли огромные потери. Выпускники училища об этом также знали. Напиваясь в день выпуска, хлопали молодых по плечу и прощались.

– Учитесь. Может, когда и встретимся… на том свете.

Через полтора месяца часть курсантов, в том числе Чистякова и Волынова, перевели в отдельный учебный полк тяжелых самоходно-артиллерийских установок. Полк считался секретным подразделением, а что такое самоходная установка, толком никто не знал. В ангаре, охраняемом изнутри и снаружи, стояли непонятные машины на гусеничном ходу.

Вроде танки, но с массивными рубками, из которых торчали стволы тяжелых гаубиц калибра 152 миллиметра. Это были установки СУ-152 на базе тяжелых танков КВ-1С, и весили они сорок пять тонн.

Передняя часть рубки представляла собой подушку, к которой крепилось многотонное орудие. Броня и спереди, и сбоку была толщиной 75 миллиметров (у Т-34 лишь 45 миллиметров). В машине чувствовалась мощь, которая превосходила всю отечественную бронетанковую технику.

Усилили секретность. С курсантов взяли подписку о неукоснительном соблюдении режимных требований. Любые разговоры с посторонними людьми о новых машинах грозили отдачей под суд. Резко сократили увольнения в город, которые и так давали очень редко.

Новых установок СУ-152 было всего пять или шесть. Курсантов, которым предстояло осваивать их, насчитывалось тоже не слишком много – несколько учебных батарей по сорок-пятьдесят человек в каждой.

Саня Чистяков и Гриша Волынов попали во вторую батарею. Большинство курсантов уже имели боевой опыт. Новичков с гражданки поступало немного. Это говорило о том, что новому оружию придают особое значение.

Вступительная речь командира учебного полка впечатления не произвела. То ли он боялся говорить лишнее, то ли сам еще толком не знал возможности новых самоходок. В основном все свелось к строгим напутствиям добросовестно учиться, готовиться к будущим боям и упаси бог болтать лишнее. Вопросов не задавали, доверительной беседы с курсантами у него не получилось.

Замполит произнес примерно то же самое, только говорил подольше, предупредил раза два о строгой ответственности за самоволки.

– Вы теперь особое подразделение, – повторял он. – Будете учиться воевать на самых мощных машинах, которым в подметки не годятся любые немецкие танки и штурмовые орудия. Разгильдяев не потерплю.

При этих словах он вздернул круглую голову с двойным подбородком и мощным загривком.

– Кто этого не понимает, в окопы дорога всегда открыта. В пехоту… в траншеи.

– Как меду напились, – усмехнулся Гриша Волынов. – Сам войны не нюхал, а нас пугает изо всех сил.

– Он и в люк со своей требухой не влезет, – подал голос кто-то из курсантов.

Оба руководителя скорее всего получили свою порцию накачки и торопились довести требования до подопечных. Преисполненные важности, они просто не обратили внимания, что первый набор курсантов состоит в основном из фронтовиков. Едва ли не половина носили сержантские лычки, у многих имелись нашивки за ранения. Кое у кого поблескивали медали. В общем народ подобрался тертый.

Второй батарее, в которой числились Чистяков и Волынов, повезло с командиром. Капитан Пантелеев воевал с ноября сорок первого года, затем был направлен на завод в качестве испытателя, хорошо знал первые тяжелые самоходки СУ-122. Даже в составе отдельной роты выезжал на фронт, где опробовал машины в бою.

Бывший танкист, а теперь самоходчик, Иван Васильевич Пантелеев имел орден Красной Звезды и медаль «За отвагу». Небольшого роста, родом с Алтая, он был прост в обращении, как и большинство фронтовиков. Первое время Пантелеев присматривался к курсантам, занятия проводились строго согласно программе. Вместе курили на перерывах, но особенно откровенных разговоров он не вел.

Буквально на вторую неделю Пантелеев попал в неприятность. В его батарее учился курсант из местных, к тому же женатый. Он сбежал на ночь к семье и был задержан патрулем. Шум поднялся на все училище.

Парень в роту уже не вернулся. Гришу Волынова как командира отделения вызывали в особый отдел, долго допрашивали, знал ли он об отлучках курсанта и чем тот занимался в городе.

– Привели его на очную ставку, – рассказывал Волынов. – А у парня все лицо в синяках. Жалко его, неужели не понимал дурак, что с секретной техникой дело имеет?

– Что с ним теперь будет?

– В лучшем случае штрафная рота.

Но парня на фронт не отправили. Может, побоялись, что сбежит к немцам. Дали пять лет лагерей, о чем объявили на одном из построений. Волынова разжаловали в рядовые, а на его место неожиданно поставили Чистякова, повысив в звании до сержанта.

– Теперь ты на мне отыграешься? – невесело улыбался разжалованный сержант. – Вспомнишь все мои грехи, как я тобой командовал.

– Брось, Гришка, – отмахивался Чистяков.

Занятия шли напряженно, как и в других училищах. Подъем – в шесть утра. В морозном тумане строились на плацу, делали пробежку, затем следовала получасовая зарядка. И начинались занятия. Конспекты, прошнурованные, опечатанные, сдавали в конце дня в секретную часть.

Наряду с теорией приступили к практическим занятиям. Одна из самоходок была наполовину разобрана. Изучали двигатель, коробку передач, расцепляли и снова соединяли звенья гусениц. С гусеницами выматывались так, что без сил валились на пол ангара и долго переводили дух.

– А как вы хотели? – посмеивался капитан Пантелеев. – Самое уязвимое место. А неподвижная машина, считай, мертвая.