Стефа прижала руку к груди:

– Иногда у меня так щемит сердце, словнокто-то его сжимает и медленно, нехотя, отпускает.

Я не удержалась от совета:

– Сходите к кардиологу, описанный симптомпохож на стенокардию, ее еще именуют «грудная жаба».

– Мерзко мне стало, когда то письмо от Катипрочитала, – не обращая внимания на мои слова, продолжала Стефа. – Я начала ееискать, всех подруг опросила, знакомых, в конце концов, выяснила: она работаетофицианткой в клубе «Рар». Заведение закрытое, меня туда не пустили, но якараулила у служебного входа и, когда на улицу около семи утра стали выходитьтанцовщицы, попросила позвать Катю. Одна из девок сказала: «Катя теперь женаолигарха, она здесь не появляется, если вдруг заглянет, расскажу, что ты ееищешь».

– Как ты считаешь, Катерина жива? – перебилаее я.

Стефа воскликнула:

– Да.

– Откуда такая уверенность? – поразилась я.

Девушка замялась, ее глаза стали шнырять посторонам, словно голодные крысы.

– Через несколько месяцев после ухода Катимама нашла в почтовом ящике конверт. Всего-то сто долларов и писулька:«Мамулечка, пока больше прислать не могу».

– Катерина вам еще и помогала! – ахнула я. –Похоже, она и вправду святая!

– И ты туда же! – недовольно скривиласьСтефка. – Подумаешь, сотня баксов.

– В особенности, если тебе платят двести, –заявила я.

– «Рар» элитное место, – горячо возразила Стефания,– там девки по нескольку тысяч за ночь гребут. Катя не разорилась, скидывая намжалкие копейки. Она потом увеличила подачку! Но никогда больше тысячи долларовв месяц не присылала. Разве это честно? Вышла замуж за богача, тратила на себямиллионы, а про меня забыла.

– Вы уверены, что названая сестра швыряласьмиллионами? – спросила я.

Стефа зло прищурилась.

– Как ни открою журнал, там Катькины фотки.Она не голая была, то в одной шубе, то в другой, то в третьей. Сумки шикарные,драгоценности, платья от Гуччи-Прада-Диор.

Я исподлобья взглянула на Стефанию.

– Катерина не работала, ее содержал муж,возможно, он давал ей на расходы некие суммы, а она передавала вам часть изних.

В кармане Стефы ожил мобильный, она посмотрелана дисплей.

– Мама беспокоится, надо домой возвращаться.Короче, если найдете Катьку, передайте ей мои извинения и напомните, что впоследний раз конверт с деньгами пришел несколько лет назад, осенью, больше яни копейки от нее не получала. Жизнь становится все труднее, у меня родилсяребенок. Пусть Катя услышит мое искреннее раскаяние и пришлет деньги.

Я внимательно посмотрела на Стефанию, танеожиданно занервничала.

– Вы же небось журналистка? Иначе чего к намприперлись? Хотели узнать правду? Я рассказала. Теперь заплатите мне заинформацию. И, если найдете Катьку, напомните ей обо мне! Я давно не получаю отнее помощи. Знаю, что Яркина развелась с олигархом, но она внакладе неостанется. Небось опять замужем за богатым, просто новый муж не желаетсветиться. А я почти нищая.

– Последний вопрос, – сказала я.

Стефа резко выпрямилась и чуть не стукнуласьмакушкой о крышу машины.

– Какой?

– Ядвига упомянула, что от Катюши нет ни слухуни духу, и ничего – о материальной помощи. Складывается впечатление, что она незнает о деньгах. Думаю, это не она, а вы вытащили первый конверт с зеленойсотней, и вам же перепадали остальные подачки. Вы предпочли не делиться смамочкой? Или не захотели, чтобы Ядя хвалила Катю?

На шее Стефании задергалась жилка. Миль, сжавзубы, выскользнула из «Мини Купера» и заторопилась к подъезду. Я прижаласьвиском к боковому стеклу. Может, хорошо, что у меня нет детей? Неизвестно,какой приз вытащишь в генетической лотерее. Я все больше и больше убеждаюсь втом, что ребенок рождается уже сложившейся личностью. Можно научить егоиностранным языкам, музыке, литературе, отдать в элитную школу, пристроить вуниверситет, а затем на хорошую службу. В результате вы воспитаете человека,который, слушая песню «Как упоительны в России вечера», улыбнется на фразе «Ивальсы Шуберта, и хруст французской булки». Французская булка и впрямьаппетитно хрустит, но Шуберт никогда не писал вальсов, автор перепутал его соШтраусом. Любовно взлелеянное вами чадо не ошибется в выборе вилки для мяса идля рыбы, не станет вытирать нос пятерней, будет знать, что Эдуард Мане и КлодМоне разные художники, Марсель Пруст и Болеслав Прус не родные братья, алитераторы, жившие в разных странах. Маникюр, педикюр, чистые волосы, свежаяодежда, хорошо начищенная обувь прилагаются. Но сможете ли вы привить отпрыскуспособность сострадать, любить, вообще испытывать сильные чувства? Или,например, такие качества, как благородство помыслов, честность? Кто будетскрываться под позолотой безупречного воспитания и отличного образования? Здесьуж как повезет. Знание стихов Пушкина, Есенина и Ахматовой не сделают изподлеца нравственного человека, а понимание полотен Дали или музыки Шнитке непомешало кое-кому бросить престарелых родителей безо всякой помощи.

Стефания только что наглядно подтвердила моимрачные размышления. В ранней юности Миль открыто ненавидела Катю и выгнала ееиз дома. Стефа выросла, научилась скрывать низменные порывы под флеромвоспитания, но суть-то осталась прежней! За мной она поторопилась, потому что,приняв гостью за журналистку, поняла, что я могу найти Катю и напомнить той онищей «сестрице». Мне надлежит сообщить Яркиной о глубочайших сожаленияхСтефании и попросить прислать ей денег.

В подставке на торпеде запрыгал мобильный.Меня разыскивала Аня Неймас, заведующая отделом пиара и рекламы издательства«Элефант».

– Вилочка, солнышко, Олеся сказала, что тысегодня приедешь за авторскими экземплярами книг? – зачастил в трубке ее голос.

Я вспомнила про цветок, купленный на рынке удеда, и подтвердила:

– Точно, уже двигаюсь в направлении офиса.

– Сделай одолжение, загляни сначала в мойкабинет, – попросила Анечка.

– Нет проблем, – ответила я и переключиларычаг скоростей.

Не успела я войти в небольшую комнатку,которую Неймас гордо именует кабинетом, как она с испугом спросила:

– Кому растение?

– Олесе, – ответила я, – говорят, фиалка скороначнет цвести.