лимузина, тащившегося вслед за грузовиком, даже не пытался их объехать. Наоборот — разорвал дистанцию, объяснив нежеланием глотать пыль. Однако чуть ниже поселка «ройс» снова уперся в германскую машину. Она перегородила узкую дорогу, а водитель, черноголовый крепыш, менял переднее колесо — очевидно, спустившее. Пассажир, субтильный блондин, стоял рядом и покрикивал. Выгнутая спина, руки на пояснице, ноги, четко расставленные на ширине плеч, однозначно свидетельствовали о военной выправке, более выразительной, чем мундир Вермахта.

Маркиз с нескрываемым раздражением осмотрел дорогу и смирился с паузой: его авто явно не протискивалось в узком пространстве до скалы без риска оцарапать двери. Когда через пару минут немцы тронулись, дядя Чарльз неожиданно резко надавил на газ и обогнал их. Лимузин понесся с исключительной для горных дорог скоростью, Элен только вскрикивала на поворотах. На счастье британских путешественников, им не встретилось ни единой машины, ни даже повозки, иначе авария была бы весьма вероятна. Минут через пятнадцать гонка столь же неожиданно прервалась.

— Люблю иногда полихачить, — признался дядя. — Я не напугал тебя, дорогая?

— В некоторой степени…

— Сожалею. Увы, впереди только однообразные скалы. Вернемся к Гриндельвальду.

Обратно он катил размеренно, крутил головой по сторонам, выбирая, надо полагать, наиболее удачное место для привала. Элен отметила, что немцы куда-то исчезли, быть может — отвернули. Впрочем, они ее мало интересовали.

Месяцы, проведенные в Рейхе, полностью подтвердили дядины слова о скатывании нации к культурной дикости. Фюрер объявил борьбу с декадентским искусством. Полотна Сезанна, Ван Гога, Гогена, Матисса, Пикассо и многих других великих художников изъяты из немецких музеев. Их место заняли поделки партийных живописцев: о единстве рабочих, крестьян и солдат, о героических арийцах, о пасторальном сельском быте в стиле фелькише. Изобилие голых баб, демонстрирующих гармонию арийского тела, по количеству уступает только портретам вождя нации. Газеты взахлеб пишут, как Гитлер, в молодости сам подвизавшийся в художниках, лично оценивает новые шедевры: не заслуживающие его благосклонности пробиваются насквозь ударом ноги. Не удивительно, что в этой атмосфере Элен утратила желание набросать хотя бы простенький этюд. Швейцария — как глоток свежего воздуха.

Перед Гриндельвальдом «роллс-ройс» въехал под ели, чтоб кузов не нагревался под солнцем. Дядя вытянул раскладной шезлонг. Его безмятежная поза на цветастой ткани красноречиво свидетельствовала: деловой части поездки конец. Мощный полевой бинокль лениво обвис на шее, лишь изредка совершая восхождение к переносице владельца.

Элен разложила мольберт, выкатила на огневую позицию всю художественную артиллерию. Тонкая твердая рука четко вывела углем абрис Веттерхорна, Миттельхорна и Розенхорна. У подножия гор проступили очертания черепичных крыш.

«Жаль, что никто не видит нас со стороны, — подумала художница. — Я за мольбертом в белой шляпе и в белом платье, элегантная и воздушная, солидный мужчина рядом. Легкая полнота и редкая седина в усах отнюдь не испортили его облик. Роскошный лимузин и чарующий пейзаж… Что еще нужно для счастья? Респектабельного, немного чопорного английского счастья?»

— Мне потребуется не меньше часа.

— Конечно, дорогая. Я должен забрать одного делового партнера, как только он закончит переговоры, — по всей видимости, переговоры не затянулись, так как дядя вдруг напрягся и снова поднес бинокль к глазам.

Джентльмен не бранится при леди. Однако маркиз пробормотал ругательство. Тихо, но отчетливо.

— Что-то случилось?

— Не знаю, дорогая, но должен это узнать. Буду весьма признателен, если быстро сложишь вещи. Обещаю: вернемся на это место и закончишь свой пейзаж. Но позже.

Она не посмела перечить. Дядюшка вдавил газ, как только девушка села в машину, и вторично погнал по горной дороге на скорости, далекой от благоразумия.

Гонка чуть было не привела к катастрофе. Лопнуло переднее колесо, «ройс» опасно вильнул и замер около самого скоса, внизу — десятки ярдов усыпанного камнями склона. Кажется, сэр Колдхэм за день выберет месячный лимит бранных словечек.

Конечно, лимузин снабжен запасным колесом, но кто его поставит? Англичанин беспомощно огляделся. Они отъехали на пару миль от Гриндельвальда, вокруг — безлюдье.

— Я схожу за помощью в деревню, дядя?

Он раздраженно сморщился, потом вдруг побледнел, что-то увидев на спущенном колесе.

— Возвращайся в машину, дорогая, и не высовывайся наружу. Быстро в машину!

Шокированная неожиданно резким тоном, Элен послушно забралась в «ройс», а дядя торопливо поднял верх. Колесо пришлось менять его неумелыми руками.

Навстречу из ущелья промчался германский автомобиль, весь в облаках пыли. Дядя проводил его взглядом, даже не пытаясь позвать на помощь. Когда колесо наконец встало на место, он взгромоздился на водительское сиденье и тронул машину вперед.

— Похоже, здесь немцы сворачивали, — пробормотал он под нос, выкручивая баранку. Лимузин покатился по узкой, едва заметной дороге.

— Кто сворачивал?

— Весьма неприятные люди. Тебе лучше с ними не встречаться. Мои конкуренты.

Дорогу перегородил грузовик, брошенный поперек колеи.

— Элен, милая, лучше оставайся внутри. Я сейчас все быстро осмотрю, и мы вернемся к Гриндельвальду.

Но любопытство выгнало ее наружу. Девушка на цыпочках подобралась к заднему борту кузова, где недвижно застыл ее спутник, и с интересом заглянула внутрь.

Сначала она не увидела почти ничего, такой был резкий переход от света к тени. В нос ударили неприятные запахи — рвоты и мочи. К ним примешался характерный аромат бойни с металлическим привкусом. Кровь? Да, кровь!

Затем глаза разглядели такое, что разум отказался принять. Элен зажала рот перчаткой в попытке удержать отчаянный вопль. Это удалось не вполне, дядя резко обернулся.

— Умоляю, вернись в машину. Зрелище не для твоих глаз.

Она начала пятиться. Глаза, как приклеенные, не могли оторваться от кровавого свертка, недавно бывшего человеком.

Спутник схватил ее за руку и довольно грубо потащил к дверце.

— Уезжаем. Если кто-то обнаружит этот грузовик, нас не должны видеть рядом с ним.

Девушку била истерика.

— Он… Он…

— Да, тот самый деловой партнер, что согласился на пикник с… Будем называть их конкурирующей фирмой.

— Кто же они? Эти звери? Эти нелюди! Большевики?

— Ничем не лучше красных, дорогая. Тебе не стоит вникать в подробности. А я мог спасти бедолагу! Если бы с самого начала проявил больше гибкости.

Они проехали Гриндельвальд без остановки. О том, чтобы закончить живописное полотно с обманчиво мирным пейзажем, не могло быть и речи.

Глава 16. Дядюшка Вальтер

На шестнадцать лет мама подарила мне велосипед. Наверно, самый счастливый день моего заканчивающегося детства. Завидущие глаза мальчишек из нашего двора, полный надежды взгляд мелкого, в нем всего два слова: «Дай прокатиться!» Родители смотрят с улыбкой, держат друг друга за руки…

Я кидаюсь к маме в порыве обнять ее, но только комкаю подушку. Пробуждение не приносит никакой радости.

Один. В мансарде у Кантштрассе. За окном раздается треньканье раннего трамвая. Берлин просыпается, город-враг, столица