гораздо меньше. Как-никак, Танелюк пусть и совершенно другого театра, но актёр. Да и у меня имелся небогатый, но дорогой опыт работы и в театре, и в кино.

Зал был на двести мест. И почти все места были раскуплены. Кто бы мог подумать, что у заболотцев такая могучая тяга к искусству.

На сцене стоял чёрный рояль. Я хотел попросить, чтобы его отодвинули за кулису, но выяснилось, что у Насти за спиной ещё и музыкальное образование и она в совершенстве владеет этим инструментом. Поэтому решили, что она весь вечер будет нам аккомпанировать.

Ах, как эффектно смотрелась она, огненно-рыжая, в красном платье, за чёрным роялем!... Должно быть, именно тогда я окончательно осознал, насколько Настя Заречная красива.

…Под совершенно неуместный «Полонез Огинского» я бравым шагом вышел на сцену и, снисходительно переждав шум аплодисментов, начал свою речь громко и пафосно:

- Добрый вечер, дорогие зрители! Я вижу, здесь собрались истинные ценители прекрасного. Но, как поётся в старой песне: мы к вам заехали на час! И сегодня перед вами выступят – не побоюсь этого слова – настоящие звёзды, народные и заслуженные артисты Украины, лучшие актёры нашего театра. От стариков и до молодой поросли…

И так далее, в том же духе… Даже не знаю, откуда во мне появилось столько наглости? Наверное, она всегда присутствовала в глубине моей невинной души, но спала, ожидая таких экстремальных условий.

В принципе концерт прошёл, что называется, на высоком идейном уровне. Танелюк прочёл монолог Фамусова, Крошкин рассказал несколько анекдотов, Бурмака показал малопонятную пантомиму под названием «Марсиане», а я криво-косо прочитал монолог Гамлета. Правда, финал монолога я забыл, но с умным видом продолжал нести какую-то ахинею, придерживаясь александрийского стиха. В финале все вчетвером мы лихо исполнили матросский танец под «Собачий вальс» в исполнении Насти. Как оказалось, без нот она могла исполнять только две мелодии: «Собачий вальс» и «Полонез Огинского». Впрочем, исполнение матросского танца под «Собачий вальс» могло бы трактоваться как неожиданное, новое театральное веяние в стиле Жолдака или Романа Виктюка.

Публика была в восторге. К тому же, как оказалось, половина из них перед выступлением хорошенечко подготовилась, разогрев себя посещением ближайшего сельмага.

Антон Васильевич был доволен настолько, что по-отечески облобызал каждого из нас, включая вновь заикавшего Бурмаку. Заречную он держал в объятиях чуть дольше остальных, но его можно понять – председатель был мужчиной, а Заречная действительно была прекрасна.

Я почувствовал лёгкий укол ревности, и это удивило меня – ведь я даже свою бывшую жену не ревновал, хотя и любил её, как мне казалось, сильнее, чем политики власть, а поэты - славу.

На уговоры остаться на ночь в Заболотном мы не поддались и немедленно отправились в дорогу.

Уезжая, Бурмака расстроенно заметил:

- Я бы мог этим селянам рассказать о размножении членистоногих… Но ведь не оценили бы… Как считаешь, командор?

Я кивнул:

- Убеждён.

И, подумав, добавил:

- Расскажешь нам. Это не даст тебе уснуть во время езды.

Крошкин шепнул мне:

- Но это явно усыпит нас.

Я шепнул в ответ:

- Мы не за рулём. Подремлем.

Глава 4

Днём мы въехали в Судак, словно победители в поверженный город. Мы все были переполнены энтузиазма. Только Бурмака имел бледный вид и красные глаза.

Около получаса колесили по городу в поисках улицы Ленина. Наконец были найдены и улица, и нужный дом. Казалось, цель достигнута. Однако посланный к бабушке за Верой и деньгами Крошкин вернулся через десять минут и просто потряс нас следующей информацией. Вера и её любовник были здесь вчера, но сегодня утром укатили в Ялту на концерт Григория Лепса.

- Да в рот бегемот! – озвучил нашу общую мысль Танелюк и в отчаянии забился лбом о ветровое стекло.

Я попытался сохранить хладнокровие самоубийцы:

- Едем в Ялту, - сказал я. – Заодно поглядим на домик Чехова.

- Нет, - отказался Бурмака. – Я должен поспать, у меня кипит мозг.

Поразмыслив несколько секунд, я решил:

- Ладно. Ты ложись, отдыхай, а мы пойдем, окунём наши грешные тела в вечные воды Чёрного моря. В конце концов, пара часов все равно ничего не меняют.

- Я хочу есть, - капризным тоном заявила Настя.

Я отрезал:

- Кушать перед водными процедурами вредно для организма.

Бурмака остался высыпаться в машине, а мы отправились на поиски бесплатного пляжа.

На бесплатном пляже народ лежал чуть ли не друг на друге. Множество варёных тел реально заградили свободный путь к воде. Пришлось переступать через них осторожно, как цапля. В самой воде народу тоже было, как на митинге. Нельзя было нырнуть, чтобы под водой не уткнуться в чей-нибудь пах.

Купальника у Насти не было. Её это, впрочем, не смущало. Она купалась топлесс. Из-за чего многие мужики, загоравшие на берегу, вынужденно перевернулись на животы. Настин бюст притягивал взор, волновал плоть и усиливал сердцебиение.

Думаю, именно по причине перевозбуждения Шура Крошкин долго не вылезал из воды и пытался не смотреть на улёгшуюся загорать Заречную.

Седой не купался. Он даже брюк не снял, только рубашку. Его волновали не Настины прелести, а непристойно дефилирующие мимо торговцы пивом. Когда они рекламно выкрикивали «Пиво! Холодное пиво!», он судорожно сглатывал слюну и тихо постанывал.

- Эх, Настя, - шутливо сказал я Заречной, - если б не эта сумасшедшая погоня за золотым тельцом, я бы остался с вами тут навсегда и построил бы хижину где-нибудь там, у основания вон той горы.

- Я не согласилась бы жить в хижине, - серьёзно ответила Настя.

Я рассмеялся:

- Со временем я бы выстроил дворец.

- Ты архитектор? – спросила она. - Или фантазёр?

- «Кто я? Что я? Только лишь мечтатель…»

- То есть фантазёр.

- Значит, я могу строить воздушные замки.

- Только не со мной.

- Жаль. У нас могли бы получиться красивые дети.

- Дети – не моя цель.

- При чём здесь цель? Я говорю о процессе.

- Ты кобель?

- Ну, в общем-то, да. Как всякий мужчина, я становлюсь им всякий раз в присутствии красивой женщины.

- Ты Казанова. Я это сразу поняла.

- Скорее Дон Жуан. Ведь меня одолевает не похоть. Меня гложет чувство…

- Чувство любви?

Тема разговора становилась опасной. Поэтому я осторожно возразил:

- Чувство одиночества. А также чувство долга. Перед потомками.

Глава 5

Мы прибыли в Ялту в двадцать сорок пять. И бросились в Дом культуры