По правилам медицинской практики, каждого студента прикрепляли к группе из лечащего врача, трех-четырех студентов и ординатора. В группе доктора Гёрца ординатором был Питер Вашти. Мой планшет с записями обходов одиноко висел на сестринском посту. Питер и другие студенты дружно шагали за доктором Гёрцем из палаты в палату. Схватив планшет, я догнал группу в первой по списку палате и спрятался за спину Уильяма Радклифа, моего старого приятеля, ростом шести футов пяти дюймов.

Доктор Гёрц присел на край кровати пациента, мужчины сорока семи лет, который недавно перенес операцию.

– Сердце работает как у тридцатилетнего, – заметил врач.

– А как его общее самочувствие? – спросила жена пациента, забрасывая в рот подушечку жевательной резинки.

Доктор Гёрц рассмеялся. Он легко находил общий язык с больными и их родственниками, хотя со студентами держался строго.

– Значит, чувствуете себя хорошо? – похлопав пациента по плечу, спросил он.

– Капризничает, недоволен всем на свете, – ответила за больного жена, надув и лопнув пузырь из жвачки.

– Это хорошо или плохо?

– Не знаю. Он всегда такой, – пожала плечами она.

Мужчина на кровати смутился. Бедняга. Такая доведет и до сердечного приступа. В покое не оставит.

– Вот и хорошо, Джейсон, – улыбнулся доктор Гёрц. – Можете отправляться домой.

Мужчина пожал доктору руку и шмыгнул носом. Он начал было что-то говорить, но сбился и замолчал, явно не желая расплакаться перед студентами. Пациент снова тряхнул руку доктора, кивнул и уставился на белую простыню, которая накрывала его до пояса. Доктор Гёрц похлопал больного на прощанье по плечу и направился к выходу, кивком приглашая нас не отставать.

Супруга Джейсона уже принялась за работу – доводить беднягу до второго инфаркта.

– То есть как это не наденешь парик? Может, сердце у тебя и работает как часы, но волосы от этого на голове не вырастут! Надевай! Сию минуту. Иначе не выйду с тобой на улицу. Ты меня знаешь. Я с места не сдвинусь!

Искренне надеюсь, что лысина Джейсона засияет на солнце ярче новенькой монеты, когда он выйдет из дверей больницы.

– Кто у нас следующий? – спросил заведующий отделением, отмечая что-то в истории болезни Джейсона. – Эндрюс?

Я посмотрел на свой список.

– Пациент в две тысячи первой палате.

– Мистер Эндрюс, – прогрохотал доктор Гёрц, словно обращаясь к аудитории в пять сотен слушателей, – при рождении дают имя, а не номер. Надеюсь, вы вскоре усвоите, что и у пациентов есть имена. А также выясните, как их зовут, а не только где они находятся.

У меня над верхней губой выступили капельки пота. Я и не думал унизительно отзываться о больном.

– Я не хотел… – начал было я, но слишком поздно. Доктор Гёрц уже выяснил имя пациента и повел нас по коридору.

– Напоминаю вам, мистер Эндрюс, что практические занятия начинаются в шесть утра, а не в восемнадцать минут седьмого.

Я с трудом перевел дыхание. Конечно, он заметил мое опоздание. Иначе и быть не могло.

В перерыве я забрел в комнату отдыха и плюхнулся на мягкий диван. Запрокинув голову и закрыв глаза, потер виски. Знай я раньше, что на моем пути встретится доктор Гёрц, ни за что не пошел бы на медицинский.

Наручные часы снова остановились, и секундная стрелка не шелохнулась, даже когда я щелкнул по циферблату. Расстегнув ремешок, я решил переставить батарейки. На обратной стороне часов была надпись: «С огромной любовью. От мамы».

Мама умерла примерно через год после памятного разговора на холме. Наверное, она уже тогда знала, что не увидит, как я расту, и готовила меня к долгому пути через долину в одиночестве, без нее. А может быть, сама готовилась к смерти, не теряя веры в Бога.

Помню, как в первый день Рождества отец перед рассветом вошел ко мне в комнату и сказал, что мама вознеслась на Небеса. Он не стал будить Рейчел – сестра была слишком мала, чтобы понять, что произошло. Я побежал в гостиную, где на специальной больничной кровати лежала мама. Рядом с ней сидела бабушка. Она сжимала в ладонях мамину руку и плакала. Я бесконечно долго смотрел на мамино лицо и безмолвно молился, чтобы она шевельнулась, коснулась меня рукой и сказала: «Возвращайся в постель, малыш», но она уже не могла двигаться, и я это понимал. Маме было тридцать четыре года.

Городской универмаг закрывался, когда я вбежал в его двери в сочельник и поспешно, переходя из отдела в отдел, бросился искать подарок. Мой взгляд упал на блестящие туфли с пометкой «скидка». Я схватил их и помчался к кассе, вытаскивая из кармана мятые банкноты и пригоршню монет. Кассир сказал, что моих сбережений не хватит. У меня подкосились колени. Я должен был купить маме эти туфли!.. Я повернулся к мужчине, который стоял за мной в очереди, и он, выслушав меня, заплатил недостающую сумму. И я побежал домой. Когда мама развернула подарок, она прижала туфли к груди и посмотрела на меня так, будто я вручил ей ключи от рая. В тех туфлях мы ее и похоронили. С шестнадцати лет я каждый год оставлял на ее могиле новую пару туфель. По моей просьбе владелец универмага заказывал из года в год почти такие же туфли, как те, что я подарил маме на Рождество.

Перед смертью она написала нам с Рейчел несколько писем. В одном из них есть такие строки:

За год до того как мама заболела, я помогал ей развешивать лампочки на кустах вокруг дома, и она впервые заговорила со мной о Рождестве и чудесах.

– В Рождество появился на свет младенец Иисус, – сказала мама, оборачивая гирлянду вокруг тисового деревца. – Он оставил райские кущи, чтобы жить на земле.

Она склонилась и протянула лампочки под веткой. Я помог ей распутать гирлянду, и мы вместе протянули ее вокруг кустов.

– Вот мы и живем, как черви в земле, – продолжила мама, вытирая испачканный нос. – Любовь снизошла к нам на Рождество, Натан. Именно любовь – волшебство, истинный дар Рождества – потому в это время и случаются настоящие чудеса.

Она придирчиво оглядела кусты и деревья, увитые гирляндами, и вздохнула:

– Зажжем свет – и станет гораздо красивее. – Мама вытянула из коробки новый моток проводов. – Порой мы слишком заняты и не замечаем чудес, которые происходят совсем рядом, – заметила она, меняя в гирлянде разбитую лампочку.

Незадолго до смерти мама приготовила для нас с Рейчел подарки и попросила отца отдать их нам в шестнадцатый день рождения. Рейчел получила золотой медальон, а я – часы «Таймекс» с золотым циферблатом на простом черном ремешке. Надпись на обороте была ответом на вопрос, который я так часто задавал маме.