Он замолчал. Далтон очень любил мою мать. Шагнув ко мне, он протянул мне листок бумаги.

– Это было у нее в руках.

Я сунул листок в карман.

Натан стоял у двери и наблюдал, как грузчики выкатывают из гостиной больничную кровать и поднимают в фургон, припаркованный возле дома. Встревоженный и испуганный, он следил за действиями грузчиков. Когда дверцы фургона захлопнулись, его сердце забилось сильнее. Машина отъехала, и Натан понял, что все кончено. Он захлопнул дверь, прижался к ней носом, и по его щекам покатились слезы.

Поплакав, Натан глубоко вздохнул и задумался. Бывало, сидя в классе или играя с друзьями, он старался представить, где находятся в этот момент его папа и мама. Какую машину чинит папа? Что делает мама – играет с Рейчел? Или печет печенье к его приходу из школы? А может, катит тележку по универсаму, покупая продукты? Раньше Натан часто рисовал в уме, чем занимается мама в течение дня, но больше ему не придется гадать. Теперь он точно знает, где она и что делает. Мама бегает, прыгает и играет – как тогда, когда в их доме еще не было больничной кровати. И каким-то необъяснимым образом это видение успокоило заплаканного мальчика, стоявшего у окна, и подарило ему надежду.

В тот же вечер мне позвонили из коронерской службы и сообщили, что моя мама умерла от аневризмы головного мозга. Голос в трубке объяснил, что она скончалась мгновенно, не испытывая боли. Я позвонил брату и сделал еще несколько звонков родственникам и друзьям, а затем пошел пожелать Ханне и Лили спокойной ночи.

Потом мы с Кейт сидели в гостиной, освещенной лишь огоньками елочных гирлянд.

– Думаю, надо похоронить ее в новом сиреневом блейзере, – сказал я, глядя на огни. – И в новой блузке. И с брошью.

Я прокашлялся, потому что голос мой срывался, и тихо продолжил:

– Она бы обязательно захотела надеть эту брошь и никогда не простила бы мне, если бы я похоронил ее без этого украшения.

Кейт откинулась на спинку дивана, размазывая слезы по щекам.

– И надо попросить Далтона сказать на похоронах несколько слов, – добавил я. – Они ведь так дружили.

– Кому, как не Далтону, – согласилась Кейт.

Я взглянул на часы.

– Хью вылетает в десять, значит, будет здесь где-то в половине шестого утра. Завтра придет пастор, обсудим с ним, как проводить службу.

Я уперся локтями в колени и потер усталые глаза. Кейт прильнула ко мне, взяла мою руку в свою и не выпускала ее, пока не уснула. Я прикрыл жену покрывалом и молча сидел в тишине, глядя на елку, как любила делать мама. Я вспомнил день, когда Ханна и Лили наряжали бабушкину елку, как их маленькие ручки ныряли в коробки с украшениями, выбирая самые красивые шары. Для мамы елка была не только украшением, но и напоминанием о времени, которое она провела со своими детьми и внуками. Я снова вытер набежавшую слезу и сказал сам себе, растирая виски:

– Как же тяжело потерять маму в Рождество.

Под утро я тоже начал клевать носом и решил сходить за пледом. Затем переложил Кейт поудобнее и стал выкладывать содержимое карманов на стол. И вдруг нащупал письмо, которое передал мне Далтон. За печальными хлопотами я совсем забыл о нем.

Повернув листок к ярко освещенной елке, я прочитал: «Дорогой Роберт, я знаю, что самое трудное для тебя еще впереди, но однажды ты поймешь, что все это было не напрасно…»

Читая незаконченное письмо, я не мог сдержать слез.

Рождество, 2000 г.

Поздно вечером раздался телефонный звонок. Мы с Кейт одновременно рванулись к телефону, и она меня опередила. Я следил за выражением ее лица: напряженное волнение вдруг сменилось безграничной радостью.

– Мальчик! – завопила она.

«Я – дедушка. Мы теперь – бабушка и дедушка!» – пронеслось у меня в голове под бешеный стук сердца. Кейт передала мне трубку.

– Она хочет поговорить с тобой.

– Привет, малышка, поздравляю! Как ты?

– Спасибо, папа, хорошо, – ответила Ханна бодрым, уверенным голосом.

– Ну а как наш внук? – Я не мог сдержать радость.

– Он – чудо, папа, только у него ноги, как у дяди Хью, – воскликнула Ханна.

– Да ты что? Такой маленький и уже мозоли? – пошутил я.

– Нет, он просто косолапенький… но знаешь, ему идет! – засмеялась моя дочь.

– Ну, а имя у мальчугана уже есть?

После секундной паузы Ханна сказала:

– Да. Мы назвали его Эван Роберт. В честь тебя, папа.

К нам приехал Эван Роберт! Весил он на тот момент три с половиной килограмма, а росту в нем было пятьдесят три сантиметра. Круглым розовым личиком и пучками мягких волосиков по обе стороны головы он удивительно напоминал облысевшего старичка.

Ханна и ее муж Стивен живут в небольшом городке в четырех часах езды от нашего. Ханна преподает в местной школе, а Стивен – полицейский. Старшая дочь – точная копия Кейт в молодости: те же блестящие черные волосы, тот же мелодичный смех и то же доброе сердце. Лили заканчивает колледж, после прошлогодней стажировки в моей фирме она собирается стать адвокатом. Лили любит подначивать старика-отца, говорит, что мне не повредит небольшая конкуренция. Пару лет назад я наконец открыл собственную фирму, и мы даже выиграли несколько относительно громких дел. Ханна – стопроцентная брюнетка, а Лили – блондинка, и при этом настоящая красавица, хотя сама, похоже, совершенно этого не осознает, в отличие от парней из студенческого городка. И вот теперь Ханна привезла сына к нам, отмечать первое в его жизни Рождество.

Кейт сбилась с ног, готовясь к приезду дочерей и внука.

– Передвинь-ка этот столик, Роберт, – говорила она, но уже через минуту меняла решение:

– Нет-нет, поставь обратно. Здесь он как-то не вписывается.

Я едва поспевал за ее указаниями, помогая готовить, доставать с чердака рождественские украшения, покупать подарки для малыша.

– Подумать только, наше первое Рождество с внуком, – визжит Кейт мне в ухо.

Я на собственном опыте убедился в справедливости расхожего выражения: «С появлением внуков люди превращаются в сумасшедших». Наш холодильник полностью обклеен фотографиями улыбающегося Эвана в ванне, улыбающегося Эвана на полу, улыбающегося Эвана в кроватке, улыбающегося Эвана в машине. В принципе, это одна и та же фотография, просто на разных фонах.