ерунды! Как тебе доказать, что это я? ... Вот! Помнишь, три года назад, ты полезла за сушёными бананами и разбила мамин любимый кувшин. Такой, небольшой? А я видел. И не сказал никому!

— Ага! Это потому, что я потом тебя весь сезон дождей этими бананами подкармливала! — чуть нахмурившись выдала Хаэата и тут же расцвела. — Это всё-таки ты, Хеху! — Она коснулась моего лица, провела кончиками пальцев по щеке, волосам... А потом смеясь прихватила за нос! — Ну-ка посмотрим, твоё ли это лицо!

Ироническая насмешка перешла в истерические всхлипы.

— Это ты-ы-ы-ы... Бра-а-атик... А мы тебя уже похоронили-и-и... Мы думали, тебя духи леса сожрали-и-и...

— Ну, всё-всё-всё, тихо, — пришлось взять кувшин, поставить на землю и обнять её, поглаживая при этом по голове. — Это я, живой и, в целом, здоровый. Пришёл поглядеть, как тут моя любимая сестрёнка без меня поживает.

Всхлипы становились всё реже, реже. Наконец она затихла, уткнувшись лицом мне в плечо. И вдруг отпрянула.

— Поверь! Это не я тебя выдала! — на лице сестры вновь отразился испуг.

Но я лишь внимательно вглядывался в её глаза и молчал.

— Прости за то, что не предупредила, но я... я ничего не могла сделать! Этот Ману...

Похоже, не врет. Я поднял руку и вновь провел по её волосам.

— Да я верю тебе, сестрёнка. Конечно, верю, — вздохнул. — Ты не могла... Но ты ведь с кем-то поделилась радостью? — я пристально взглянул ей в лицо.

— Только отцу, — она отрицательно замотала головой, — и маме... Но из них никто не мог...

— А кто-то мог слышать? Ты же не на ушко?

— Рядом во дворе Фи́ва была, с дочерями...

— Чёрт... — я поморщился, — кукушка ночная.

От Хеху я уже знал, что братья его терпеть не могут, а жена старшего вполне могла подслушать... Дальше, логическая цепочка выстраивалась короткой и незамысловатой.

— Ты о чём? — выгнула бровки дугой Хаэата

— Да... Не бери в голову. Ты мне лучше вот что скажи, кто может рассказать мне об этих Ситу и Ману? Есть с кем поболтать? Или может кто-нибудь знает сведущего человека?

— Не знаю... — начала качать головой сестра и вдруг, словно вспомнив чего-то, прикрыла ладошкой рот и вновь отпрянула, вытаращив глаза.

— Что?! — удивлённо воззрился я на сестру. — Что не так? — закрутил башкой озираясь.

— Бра-а-атик... — по слогам выдавила ошарашенная Хаэата, — братик, тебе же бежать надо! Бежать!

— Куда?

— Бежать!

Хм... Сам совсем недавно над этим думал, а ты-то, чего на меня так свои зенки вытаращила?

— Зачем?

— Ты же не знаешь... Ситу... Он... Он пообещал целую большую жемчужину...

— За что? Да что я из тебя слова вытягиваю! Говори яснее.

— Он... он... За...

Блин, да она же сейчас разревется!

— Ну? — чуть не прикрикнул.

— За твою голову-у-у-у... — все-таки слезы хлынули ручьем из глаз сестрёнки.

Сестру я вскоре отпустил к отцу и братьям. А то спохватятся — должна была прийти, и нету. Но от неё я узнал, что есть смысл поговорить с Кири. Слова Хеху о том, что Кири могла кого-то знать подтвердились. Ну, ок, принимается.

Кири время от времени ходила в деревню. Вроде как её бабушке, все ещё коптящей это небо требовалась мазь, которую умел делать лишь шаман. По счастливой случайности, именно сегодня тайная любовь Хеху ещё с утра туда и утопала. И до сих пор ещё не вернулась. Так что был шанс.

Кири я встретил на тропинке, сбегавшей с нашего плато к берегу, аккурат где-то по середине подъёма. Видимо какие-то местные духи и вправду решили мне подфартить. Ну, хоть чуть-чуть.

Услышал я её заранее — девушка на ходу распевала довольно веселую песенку. Что-то о цветах и легкомысленных мотыльках, что хотели опылить эти цветочки. А когда она чуть-ли не в припрыжку, размахивая руками, прошлепала мимо меня, затаившегося в зарослях, я, ещё раз убедившись, что на тропинке больше никого, вышагнул из кустов.

— Кири!

Девушка вздрогнула и замерла, буквально подавившись словами песенки. Медленно повернулась.

Для встречи с пассией я решил не повторять трюк, как с сестрой. Во-первых, я не был уверен в своем реципиенте, всё-таки первая любовь-морковь и всё такое. Ещё взбрыкнёт, а мне желательно иметь трезвую голову. Во-вторых, мы были одинаково далеко и от посёлка, и от побережья. Кричи не кричи, даже если услышат, добегут не скоро.

Так что я просто встал на дороге, налепив на лицо самую радушную улыбку.

Лицо Кири, как до этого и лицо Хаэаты, отразило череду сменяющих друг друга чувств. Обожаю аборигенов! У них такая открытая мимика!

Испуг, удивление. Несколько мгновений неверия и, снова, удивление. Хм, что-то не вижу радости?

— Кири, это же я, Хеху! — я распахнул объятия ей на встречу. — Иди же ко мне, моя малышка!

«Малышка» была одного роста со мной, значительно шире моей сестры, и ... как это по деликатнее выразиться — пышнее. Негроидные черты у неё проглядывались куда как явственнее, чем у Хаэаты: крупнее губы, нос более мясистый и кожа, куда как темнее. Ещё не черная, но уже «сильно смуглая». Да уж, пацан, нашёл ты себе... даму сердца.

— Ты точно Хеху? — она даже сделала шаг назад.

Блин, только бы не ломанулась! Догоню, конечно, но строить разговор будет сложнее.

— Конечно, картошечка моя сладенькая, это я твой Хеху...

Я не её Хеху. Я не её парень. Просто мы... несколько раз...

Окатил меня грустью реципиент.

Дурак, ты парень! Любая баба хочет слышать, что ты — её и только её. Даже если это случайная знакомая.

— Ты... изменился...

По глазам вижу — что-то быстро соображает. Да, пофиг, мне нужны твои контакты на побережье. Так что буду играть влюблённого дурачка, даже если она решит заработать свои тридцать серебряников.

— Ещё бы мне не измениться, любовь моя. В битвах мужчины мужают!

— А... С кем ты бился? — интерес на лице постепенно вытесняет удивление.

Ну, и ещё чего-то было, в этих больших, широко посаженных глазках.

— Как с кем? — притворно удивляюсь я. — Мне пришлось победить воинов Отца войны, а затем я несколько дней сражался с духами леса, что хотели сожрать меня... Пока я прятался на западном берегу.

— Да, я