Звонок Умберто застает меня врасплох.

– Она мне ответила в фейсбуке!

– Кто?

– Как кто? Мартина, гид. Ну, наша мисс Марпл!

Я бегу к нему. Мне не терпится сообщить новость Оскару. Но для начала надо придумать ответ на не слишком-то любезное сообщение пожилой синьоры.

«Добрый день. Я – Мартина Анзалоне, женщина с фотографии. Я никогда не была вашей бабушкой и не понимаю, к чему этот нелепый розыгрыш. Если вы немедленно не удалите мою фотографию со своей страницы, я буду вынуждена обратиться в полицию».

Не очень-то удачное начало для любовной истории.

Решаю рассказать ей все как есть. Пишу, что мой тесть – полный глухонемой немец, которого она сопровождала две недели назад, и что он мечтает встретиться снова. Мы попытались найти ее через туроператора, но Мартины там не оказалось. Синьора тут же отвечает.

«Да, я там не работаю, я лишь изредка заменяю свою внучку. Туроператор даже не в курсе. Передайте своему тестю, что его игра была мною раскрыта и что я с удовольствием приму от него приглашение на ужин. Он может написать мне на этот адрес. Спасибо».

Двумя часами позже назначается свидание на послезавтрашний вечер в одном из ресторанов Трастевере. Оскар рассыпается в благодарностях и терзает меня вопросами, что же ему надеть.

Как Купидон я заслужил пять с плюсом.

Мыльница, наш ненадежный вратарь, подходит ко мне в раздевалке и задает очень неожиданный вопрос:

– Ну как вы, тренер?

– В каком смысле?

Никто из игроков ни разу не интересовался моим здоровьем, разве что я иногда спрашиваю, как там у них дела. Обычно это случается после тренировки или перед очередной игрой.

– Я заметил, вы часто кашляете.

Я не хочу, чтобы новость о моей болезни просочилась в команду. Пока что никто ничего не знает. Я рассказал обо всем только своему помощнику Джакомо, но потребовал, чтобы он держал язык за зубами. Некоторая заторможенность парня служит гарантией того, что мой секрет никто не узнает.

– Спасибо, у меня обычный бронхит.

– Кажется, вы простудились. Какие будут указания насчет сегодняшней игры?

– Указание только одно: отбивай мячи, которые летят в наши ворота. Проще простого, согласен?

Сегодня мы встречаемся с самой слабой командой. Официально она называется «Дружба», мы же прозвали ее «Дуршлаг». В среднем они пропускают по пятнадцать мячей за встречу. Еще ни разу не сыграли даже вничью.

Мои ребята спокойно и уверенно спускаются в воду. Все знают: мы лучше. Но в конце третьего тайма счет уже 8:7 в пользу «дуршлагов». Я неистовствую на скамейке. Кричу и взываю к ребятам, чтобы показали себя мужиками. Если мы проиграем – прощай, плей-офф, прощай, надежда. Даже Джакомо, обычно такой спокойный и по-английски бесстрастный, срывается с цепи и сыплет ругательствами.

Последний тайм начинается жестко, что нам совсем не свойственно. Мы побеждаем с минимальной разницей, забив гол на последней секунде, но особой радости никто не испытывает. Я вне себя от злости. Мы недооценили соперников и рисковали вылететь на целый сезон. В раздевалке я устраиваю команде незабываемую головомойку. Вдруг у меня темнеет в глазах, и я теряю сознание.

Очнулся я в нашем крошечном травмпункте. Надо мной склонились Джакомо и молоденькая тренерша.

– Лежи спокойно, – сказала она. – Мы уже вызвали «скорую». Ты ненадолго потерял сознание.

Я не хочу ехать в больницу.

– Давление скакнуло немного, – и с этими словами я встаю с кушетки. Но в глубине души боюсь, что истинная причина – это моя голодовка или последняя химия. А может, и то, и другое.

Выйдя из травмпункта, я вижу ребят, которые скучились в холле. Все подозрительно смотрят на меня. Для тренера, как и для полководца, нет ничего хуже, чем проявить слабость на глазах у солдат. Моя карьера тренера без страха и упрека сегодня пошла под откос. А может быть, это только начало?

На Рим опустились первые вечерние тени, мой тесть Оскар готовится к свиданию, а я, точно приговоренный к повешению, направляюсь на собрание совета жильцов.

У меня возникает вполне уместный вопрос: почему человек, которому осталось жить всего семьдесят девять дней, должен терять драгоценное время на собрании жильцов?

Этот вопрос тут же сменяется другим: кто вообще их придумал, эти собрания?

Я подозреваю, что обвинять Леонардо на этот раз нет никакого смысла. Было бы неплохо объявить в международный розыск ответственного за это безобразие, посадить его за решетку и гильотинировать на площади, под громкие аплодисменты ликующих жильцов. Я здороваюсь с соседями, провидя в их лицах проблеск будущей потасовки, которая разразится здесь через какое-то время. Минутой позже я принимаю решение провести вечер иначе и воздержаться от участия в битве. Звоню Умберто и Коррадо, а потом в ресторан. Тот самый, куда через полчаса отправятся Оскар и мисс Марпл.

Когда Оскар появляется в зале, с нетипичной для него галантностью прокладывая дорогу престарелой Мартине, мы уже весело шутим за соседним столом. Оскар с ненавистью косится на нас.

«Какого черта?» – точно спрашивает он.

Я слегка улыбаюсь. Не мог же я пропустить такое событие.

Заказываю овощи. Друзья, жадно уставившиеся на свои бифштексы на гриле, с отвращением косятся в мою тарелку. Весь вечер мы подслушиваем всякую чушь, которую на ходу выдумывает Оскар, чтобы произвести впечатление на свою симпатичную даму. Мы наслаждаемся его рассказами о том, как он был волонтером в Африке аж целых два года, и узнаем, что он полноват только потому, чтобы поддерживает нужный имидж, поскольку «кондитер никак не может быть худым, ведь что тогда подумают клиенты!»

Уже с первых секунд я вижу, что старушка купилась на красивые слова и что таким вот нелепым образом мой тесть обрел новую подругу жизни. Когда он оплачивает счет и направляется к выходу вместе с Мартиной, мы остаемся сидеть. На выходе Оскар слегка кивает в мою сторону, а мы продолжаем шутить и хохотать.

Вернувшись домой, я целую заснувшую перед телевизором Паолу. Оскар просил держать в тайне его похождения. Достаю тетрадку и вычеркиваю пометку «Разыскать мисс Марпл». Потом принимаю душ. Сегодня я ел только овощи, и теперь мне немного лучше. Я полон сил и оптимизма. А главное, мне очень хочется заняться любовью. Уже больше трех месяцев мы не занимались любовью. Своего рода рекорд. Даже когда Паола была беременна, такого никогда не случалось. Она приходит в спальню минут через десять после меня с чашкой чая в руке. Я делаю вид, что сплю. Потом поворачиваюсь, и пытаюсь поцеловать ее плечо. Она отстраняется.

– Лучио, ну прекрати.

«Лучио, ну прекрати».