на свете ей хочется слышать такой совет. Как же еще? Все, с кем я сталкиваюсь по работе, дышат быстро, но сейчас дело не в панике, или не только в панике. Она измотана и очень боится задохнуться. От такого бы кто угодно запаниковал. Но паническое дыхание неэффективно. Ей не просто не хватает воздуха: у нее кончаются силы. Если это затянется надолго, мне, может быть, придется начать искусственную вентиляцию.

Я нахожу мешок Амбу и подключаю все детали. Он выглядит, как прозрачный мяч для регби, соединенный с мягкой маской для лица, и его цель — впрыскивать кислород в легкие, которые перестали дышать самостоятельно. Не об этом я подумал, когда неспешно зашел в медкабинет, увидел закипающий чайник и коллегу, заложившего ногу за ногу. Я как раз собираюсь подключить маску, когда меня отбрасывает в сторону и кидает на пассажирское сиденье в задней части салона. Хорошо. Это значит, что мы едем по поворотному кругу у больницы.

Именно в этот момент я замечаю, что ситуация изменилась. Слышу дыхание Анны. Оно замедляется. Не просто замедляется: успокаивается. Расслабляется. Возвращается к более или менее нормальному состоянию. Это стероид. Волшебный, чудесный кортикостероид.

Через пару секунд мы уже в отделении неотложной помощи. Мы завозим Анну в реанимацию, и она с трудом перемещается на койку. Я немедленно отчитываюсь перед дежурной бригадой врачей: что случилось, что мы обнаружили, что мы сделали, как это помогло. Я сам немного запыхался. Мне жарковато, и я устал после того, как меня мотало по салону скорой помощи, а я думал о судьбе девушки. Я не знаю истории болезни. Не могу вспомнить точную дозировку лекарств.

Врач, напротив, стоит и слушает так, как будто он любуется закатом солнца над холмами Тосканы. Он не мог бы выглядеть более непринужденно, даже если бы был одет в шорты с большими карманами и потягивал кьянти из бокала. Не то чтобы он вел себя грубо. Похоже, что он просто пытается сопоставить мой рассказ о первоначальном состоянии Анны, весьма опасном, с пациенткой, которую мы ему показываем. Может быть, мы привезли не ту девушку?

Проблема в том, что Анна выглядит неожиданно хорошо. Ее дыхание успокоилось. Измерения близки к нормальным. Уже не похоже, что она вот-вот упадет.

Но когда я отправляюсь обратно к машине и мой взгляд падает на мое отражение в автоматических дверях реанимации, раскрасневшееся и потное, я понимаю, что это не проблема. Конечно, не проблема, а совсем наоборот. На самом деле я страшно рад несерьезной реакции врача. Это не критика: это убедительнейшее признание. Самое явное доказательство, что сегодня нам с коллегой выпала возможность сделать свою работу.

Молодому алкоголику внезапно становится хуже

Первая встреча — это момент истины. Когда мы входим в дверь и впервые видим пациента, снисходит откровение. Оно подтверждает или опровергает то, что нам сказали раньше. В этот миг мы понимаем, что за работа нас ждет. Экстренная ситуация становится явью.

До этого момента пациент — это абстракция. Неподтвержденная сплетня. Вызов, который могут отменить до нашего приезда. Возраст, пол, диагноз, выбранный по схеме, неверно написанная фамилия на экране. Преувеличение, путаница, паника, слух.

Но благодаря этому информативному первому взгляду реальность сметает все потенциальные варианты. Все предположения отступают перед живым человеком из плоти и крови. Мы сразу регистрируем массу входящей информации: поза, внимание, цвет кожи, тон голоса, реакция на происходящее, напряжение, усталость. Сложное созвучие мельчайших параметров, подтверждающих или ставящих под сомнение первоначальные заявления. Когда детали складываются в логичный ансамбль, происходит одно из двух: либо мозг расслабляется и переходит в спящий режим, либо в кровь вбрасывается доза адреналина.

* * *

Мать пациента ведет нас по разбитой лестнице. Наши ботинки выбивают ритм по голому дереву. Дом не грязный, просто не может похвастаться частым уходом. Стены потемнели от налета времени, а на высоте локтей за столько лет вытерлись до блеска, как будто никому не приходило в голову добавить еще один слой краски. Ковер убрали, а нового с тех пор не появилось. Датчик дыма издает привычный писк.

Пациент в ближайшей спальне, сидит на низком стуле у окна, согнувшись вперед. День солнечный, и свет льется через жалюзи ему на плечи и на колени. Когда мы входим, он поднимает голову. Он выбрит наголо, и мы видим блестящий силуэт его головы.

И вот он — момент истины.

При распределении вызова нам дали адрес и следующее описание:

МУЖЧИНА, 38 ЛЕТ. КРОВАВАЯ РВОТА

[ОПАСНОЕ КРОВОТЕЧЕНИЕ. КАТЕГОРИЯ 2]

Мужчина на четвертом десятке, и его, очевидно, тошнит кровью. Что это может быть? Острое расстройство желудка, диарея и рвота в течение пары дней? Заметил розовые подтеки среди неусвоенной пищи? Когда оператор, принявший звонок, спросил его, есть ли в рвоте кровь, он ответил: «Да», и вызов переместился в категорию срочных, поскольку существует угроза жизни пациента.

Я подхожу к пациенту и опускаю жалюзи, чтобы свет не бил по глазам. Мы представляемся друг другу; я беру запястье пациента.

— Тебя тошнило, Гэвин?

— Я думал, оно прекратится, но оно все ухудшается.

— Как долго это продолжается?

— В этот раз? Неделю.

— У тебя уже так было?

— Много раз. Когда я пью.

— Алкоголь?

Он кивает.

— У тебя алкогольная зависимость, Гэвин?

Он кивает.

Гэвин худой, жилистый. Пульс, прощупываемый на запястье, ускорен. Глаза запавшие. Плечи поднимаются и опускаются с каждым вдохом и выдохом. Он выглядит изможденным. А еще у него странная кожа. Бледная, влажная, тусклая, восковая. Как бишь она выглядит? Как будто искусственная. Она напоминает мне свечи на подоконнике в ванной у меня дома, с капельками влаги на блестящей отполированной поверхности после солнечного дня.

Мы с напарницей обмениваемся особенными взглядами. Мельчайший изгиб бровей, отраженный от одного к другой: давай не будем тянуть резину.

— Есть ли в рвоте кровь? А желчь?

— В последние пару дней была кровь.

— Чистая кровь? Или прожилки?

Он качает головой.

— Ярко-красная.

— Сколько, как ты думаешь?

— Много.

— Как часто?

— Сегодня утром — каждые полчаса.

— Гэвин, ты чувствуешь слабость?

— Извините за выражение.

— То есть?

— Дерьмово я себя чувствую.

Этот короткий разговор утомил Гэвина. Напарница поворачивается и собирается сходить за креслом, а потом ей приходит в голову мысль.

— Принести тебе упаковку с катетерами?

— Хорошая мысль.

* * *

Мы помогаем Гэвину сесть в кресло. Он отказывается пристегиваться, говорит, что с пристегнутым ремнем он чувствует себя, как в ловушке, но знает, что у него нет сил идти.

— Постарайся не хвататься ни