– Сюда, в гостевую.

– Ох. Что-то я ослаб. Выхожу из формы. Проводишь меня?

– Ложись в доме!

– Нет! Принципы – это святое.

– Дурак ты, ветеринар.

– Веди аккуратнее!

В домике садовника Хит утомленно повалился на кровать и блаженно вздохнул. Могучая грудная клетка вздымалась и опадала, словно океан во время шторма. Дженна, улыбаясь себе под нос, стащила с Хита кроссовки, потом залезла на кровать, с усилием приподняла любимого и собралась стащить с него футболку, залитую виски и оттого невыносимо благоухавшую алкоголем. В следующий миг Хит Бартон пугливой ланью слетел с кровати, целомудренно стиснув руки на груди, и замер метрах в двух от кровати, с подозрением глядя на Дженну. Та не выдержала и расхохоталась.

– Хит! Ты все равно не похож на юную деву, застигнутую в момент купания. Отдай футболку, я ее брошу в машину. Вы что, виски поливались?

– Пролилось немножко. Выйди, я в окно тебе отдам.

Дженна встала и пошла на него вкрадчивой походкой пантеры, не сводя мерцающих глаз со смущенного лица своего избранника.

– А если я не уйду? Если я вообще не хочу уходить? Я теперь чиста перед своим бывшим женихом, могу делать, что хочу. А я хочу тебя!

– Дженни…

– Я хочу остаться с тобой, хочу спать с тобой в одной постели, хочу проснуться у тебя на груди. На твоей груди, Хит, а не на футболке. Что ты там прячешь?

– Не могу сказать.

– Не можешь сказать – покажи.

– Ни за что.

– Я тебя видела.

– Издали.

– Теперь хочу вблизи.

– Нет.

– Хит Бартон! А когда мы поженимся, ты тоже ее не снимешь?

– Пока что – не сниму.

И тогда она на него прыгнула. В точности, как тигрица. И они покатились по постели, хохоча и пыхтя, а потом хохот стих, и возня немного изменилась, но в тот самый момент, когда Хиту показалось, что Дженна забыла про злосчастную футболку, зеленоглазая змея извернулась – и сорвала непрочную тряпку.

Дженна сидела на нем верхом и пристально рассматривала увиденное. Хит смущенно попыхтел, а потом перестал. Он смотрел на Дженну и думал, что ничего более возбуждающего в своей жизни не видел. Красивая женщина сидит на нем верхом и внимательно рассматривает его обнаженную грудь. Не трогает, просто смотрит. И по всему телу от этого взгляда течет горячая волна. Ах нет, уже трогает…

– Джен…

– Поразительно! Где это тебя?

– В Гонконге. Они спецы по этому делу.

– Нет, ты подумай. Во всех подробностях. Тончайшая работа!

– Я сведу, честное слово…

– Ты что! Такую красоту! Не ехать же в Гонконг за этим еще раз.

– Джен…

– Что?

– Это, вообще-то, не особенно прилично…

– Согласна. И надеюсь, что никакая другая женщина этого не увидит. Никогда.

Он улыбнулся ей, робко и несмело, словно она была его самой первой женщиной. И она улыбнулась в ответ, а потом медленно, изогнувшись, словно танцуя, выскользнула из платья – и оказалась совсем голой.

Словно во сне Хит протянул к ней руки, ужаснувшись тому, какими огромными и грубыми они смотрятся на фоне светящейся белизны ее кожи, ее хрупкости.

У Дженны перехватило дыхание от его прикосновения. Она умирала от любви к Хиту, к его удивительным, могучим и таким нежным, чутким рукам. К его горячей коже, впитавшей солнце и ветер всех дорог. К его горячим темным глазам, в которых горели любовь и страсть. К жестким завиткам волос… в которые она, наконец-то, могла запустить пальцы, зарыться лицом, забыть обо всем, потому что впереди только счастье, и нет ничего, кроме любви и счастья, и так будет всегда, ибо сейчас время перестанет иметь хоть какое-то значение…

И потолок распахнулся, становясь небом, а время превратилось в вечность, и двое стали – одно, а звезды так и сыпались с неба, давая возможность всем, абсолютно всем загадать и исполнить свои самые сокровенные желания…

Итан Тонбридж открыл глаза – и немедленно закрыл их обратно. В голове взрывались фейерверки, стреляли орудия, безумные барабанщики соревновались, кто громче и дольше пробьет дробь… Словом, нехорошо было в голове.

Он осторожно перевернулся набок. Легче не стало, зато обзор существенно расширился. Итан даже смог рассмотреть некоторые предметы обстановки. Не все, потому что большую их часть заслоняла собачья физиономия. Мордой ее было называть как-то… неудобно.

Собака была светло-серая, с черными ушами, причем одно стояло торчком, а второе свисало тряпочкой. Глаза у собаки были светло-карие и очень трогательные. Потом Итан моргнул пару раз, потом прикрыл на минуточку глаза, а потом, когда открыл снова, собак стало две.

Абсолютно одинаковых, светло-серых с черными ушами. Только у одной торчком стоит левое ухо, а у другой – правое.

Итан торопливо зажмурился и мысленно поклялся маме и Рози не пить неразбавленное виски больше никогда в жизни. Еще через секундочку он вспомнил, что приехал к Дженне, познакомился с диким гусем Хитом и… и кого-нибудь из них можно позвать на помощь!

– ДЖЕННА!!!

Обе собаки вздохнули и абсолютно одинаковым движением улеглись на пол, не сводя с Итана влюбленных глаз.

Дженна и Хит примчались на вопль, потому что прозвучал он уж очень отчаянно. Так не кричат, когда хотят просто узнать, который час. Так кричат перед лицом собственной гибели.

– Джен… умоляю… алказельцер… почему – две?!

До Хита дошло первым, и он сел на пороге от хохота. Дженна в недоумении посмотрела на него, потом на страдальца Итана, потом на собак, а потом дошло и до нее.

– Ой, не могу… Вот это лечение от алкоголизма… Надо патентовать…

– Почему вы смеетесь, злые, черствые люди? Мне плохо. У меня галлю… си… насии…

– Да все у тебя в порядке! Это ДВЕ собаки, понимаешь? Санта и Лючия. Две хитрые, прожорливые, продувные бестии. Чего пришли? Чуть не ухайдакали нам человека насмерть.

Санта и Лючия растянули абсолютно одинаковые пасти в лукавых ухмылках. Приободрившийся Итан осмелился сесть и спустить ноги с постели. Как ни странно, стало легче. А собаки подошли поближе, внимательно обнюхали Итана – и облизали его ошеломленное лицо с двух сторон. Хит серьезно покивал.

– Ты им понравился. Пошли завтракать.

– Ой, что ты, я не смогу…

– Горячий бульон – и ты бодр и свеж. К тому же вы еще не поговорили с Дженной.

– Правда… Дженна, а я вчера с тобой совсем не успел поговорить?

– Только пару слов про английскую розу.

– Ох…

– Не печалься, друг мой. Хит ввел меня в курс дела.