ей мерещится. Что вот сейчас она обернётся, а там совсем другой мужик. Так было сотни раз — он ей виделся в каждой широкоплечей мужской фигуре. Мерещился до того, как приехал в банк. Чудился после. Грезился во снах и наяву.

И каждый раз ей хотелось его окликнуть, побежать навстречу, увидеть в его глазах то, что она видела лишь однажды — желание, восторг, предвкушение. Да хоть простую радость от встречи. Что-то живое, тёплое, доброе. Но в реальности каждый раз словно натыкалась на стену. Холодную, неприступную. Угрюмое, мрачное осуждение в его глазах сменяла горькая ненависть, и наоборот.

Из помещения словно выкачали воздух, и Саше нечем стало дышать, когда она его увидела.

А он…

Очередной раз был невозмутим, суров и беспощаден.

Очередной раз обвинил во лжи, коварстве и лицемерии.

Очередной раз заставил оправдываться, словно она очередной раз в чём-то перед ним провинилась, а он вечно всем недоволен, недоволен, недоволен…

— Да чтоб тебя! — выругалась Саша, подумав, сможет ли теперь спокойно смотреть на большой холодильник, заполненный деликатесами, или полку с сувенирами и не вспоминать Давида Гросса.

— Пойти с тобой в туалет? — передразнила она.

Злыдень! Саша даже не сомневалась, что он бы пошёл, но хрен она доставит ему такое удовольствие.

Она выдохнула и достала из пакета тест.

Инструкция была проста: снять колпачок, пописать на палочку, надеть колпачок, подождать.

Так она и сделала. Положила пластиковый футляр на край раковины. Отвернулась и для верности даже закрыла глаза. Из подсобки доносился звук работающего телевизора — у Люси он день и ночь бубнил на новостном канале. Но сердце колотилось громче — словно Саша пробежала стометровку на скорость. Горло пересохло.

Она подумала, что можно, наверное, выйти попить — с тестом ничего не случится, ему нужны пара минут. А вот с Сашей может случиться как минимум обморок, если она не глотнёт воды.

Она вышла, оставив дверь в туалет открытой и уже взяла со стола бутылку, чтобы плеснуть себе в кружку, когда взгляд её задержался сначала на экране, где в анонсе последних новостей перед журналистами мелькнул отец, а потом на Люсе, что, достав товар, зашуршала упаковочной бумагой и заглушила сообщение.

— Что там сказали? — забыла Саша про воду. — Про «КВ-банк»?

— Про что? — повернулась Люся. — А ты про это, — проследила она направление Сашиного взгляда. — Что расскажут в конце выпуска. Это значит, минут через двадцать, — посмотрела Люся на часы и выругалась, когда вдруг жалобно пискнул стабилизатор и погас свет. — Вот чёрт! Ну что опять? — посмотрела в окно: в других зданиях горит? — Пойду позвоню в электросеть, узнаю, это надолго.

— Люсь, мне надо уйти. Срочно, — оценила Саша, что свет могут и не дать, но до конца выпуска новостей она как раз добежит до дома, если поторопится. — Хорошо?

— Конечно. Я же говорила, сегодня можешь не приходить, мы с Лёшкой справимся.

— Ну я же знала, что будет товар. Помогла, пока ты разбирала, — уже натягивала Саша куртку. — Ладно, я побежала.

— Случилось что? — крикнула Люся.

Саша уже ломанулась к выходу, когда вспомнила про тест, вернулась.

— Нет, всё в порядке. Просто надо, — ответила она.

— Ну, беги, беги, — сказала ей вслед хозяйка магазина. — И спасибо за помощь!

— Не за что, — ответила ей Саша, уже выскочив на улицу.

Тест показал то, что она и ожидала. Но сейчас ей некогда было об этом думать. То есть она просто не хотела об этом думать, не сейчас. Сейчас она должна послушать новости, потому что на экране помимо отцовского мелькнуло и её лицо. Будут говорить о ней?

Дома, даже если выключили свет, она посмотрит новости на ноутбуке.

Тест, Давид Гросс, что ждал её в магазине — всё это отошло на второй план, подождёт и никуда не денется. Очень нехорошее, дурное предчувствие гнало её бегом домой. Но пока мозг не мог предложить ни одного варианта ответа: о чём отец будет говорить и зачем упоминали её.

Как снежный ком в душе росла тревога, паника и чёртовы воспоминания, грозя её поглотить.

Ничего не хочешь мне сказать? — вспомнила она.

Так вот что имел в виду Давид Гросс, когда, держа в руках чашку кофе, сверлил её глазами — беременность. Он знал, что это может случиться. Он выдержал срок в полтора месяца, когда, по его мнению, она уже должна была понять, что встреча в его офисе не прошла для них бесследно.

Он задавал ей вопросы, надеясь, что она уже знает ответы. А ей было и невдомёк, что он имеет ввиду, потому что Саше и в голову не пришло, что великий и ужасный Давид Гросс может вести тебя так беспечно. Что чёртов Давид Гросс, который всё контролирует, поведёт себя как озабоченный подросток и позабудет, что от «этого» бывают дети.

«Или у него в офисе просто не нашлось презерватива, а звонить секретарше, чтобы занесла, было не очень уместно?», — усмехнулась Саша, поскользнувшись на скользком от снега тротуаре.

— Мог хотя бы предупредить! — выдохнула она, отряхивая ушибленное, испачканное колено.

«Точно будет синяк и штаны придётся стирать», — мелькнуло на краю сознания, но все её мысли сейчас были о Давиде Гроссе.

Имей он совесть поставить её в известность, она, по крайней мере, была бы готова. Проглотила таблетку, приняла какие-то меры. Или нет? Или втайне она бы молилась, чтобы это произошло. Что было бы, конечно, совсем глупо и нелогично. Но, чёрт побери, а логично, что он стоял перед ней, обвиняя во всех грехах, а её тело переживало ощущения, что дарил ей только он?

Логично, что он гневно сверкал глазищами, а Саша мечтала, чтобы Давид её обнял? Потянулся, коснулся. Вдохнул запах её волос, прижал к могучей груди, сказал: «Малыш, привет!»

И она бы ему ответила «Привет!» и крепко-крепко обняла.

Но теперь что уже? Этого не случилось.

Зато случилось то, в чём он, конечно, тоже будет обвинять её.

«Чёртово ты бревно, Давид Гросс!» — покачала головой Алекс и свернула на свою улицу.

Глава 31

На небольшой прогалине чирикали беззаботные воробьи, собирая хлебные крошки и ловко уворачиваясь от злой наглой сороки.

Давид сгрёб со скамьи «у дуба» подтаявший снег, слепил снежок. Тот таял в руках, приятно холодя руки, а Давид боролся с искушением приложить его ко лбу.

«Я стану отцом?» — эта мысль парализовала сознание, подчинив себе все остальные.

Сын? Посмотрел он на шумно осваивающих трактор пацанов.

Дочь? Повернулся к чинно сидящим в карете Золушки девочкам.

Представил своих детей