— Чашку? — неуверенно предположила я, поскольку понятия не имела, какие личные вещи приносят на работу. В самом деле, не комплект же запасной одежды, как у Соколова?

— Можно и чашку, но чай пить, только когда книги убраны на место. Да и вообще все бумаги.

— Их же можно почистить.

— Можно. Но многократные чистки магией портят книги, так что будьте, пожалуйста, аккуратнее.

Я заверила, что буду чрезвычайно аккуратна, разложила учебник на указанном столе и углубилась в предисловие, в котором целитель Седых пояснял, в каких случаях уместно использовать целительские артефакты, а когда лучше обойтись без них. На удивление писал он понятно, не переходя на научную заумь, но, возможно, всё ещё впереди?

Только предисловие я и успела прочитать, поскольку Тимофеев попросил меня ему ассистировать, и я то держала нужную лабораторную посуду, то бегала по всему помещению за ингредиентами, которые, как оказалось, нельзя было держать рядом. Именно поэтому Филипп Георгиевич и не собрал их, когда начал колдовать над спиртовкой, а вовсе не из-за забывчивости, как он мне пояснил, когда я спросила, не проще ли принести всё сразу. Также пояснял он каждое своё действие, обращая внимание на отдельные приёмы, облегчающие работу. Я старательно запоминала, изредка уточняя, правильно ли поняла.

А ближе к обеду вернулся Соколов. Сначала он опасливо заглянул в помещение, убедился, что начальник не злится и не собирается выставлять неугодного аспиранта, после чего только прошёл внутрь.

— Филипп Георгиевич, — кашлянул он, привлекая внимание, — я должен перед вами извиниться. Я, знаете ли, не в себе был, когда повёл себя столь неподобающим образом.

— Тогда нужно признать, что вы постоянно находитесь не в себе, — сварливо ответил Тимофеев. — В вашем возрасте нужно уметь держать себя в руках, даже если что-то вас вывело из равновесия. Какой из вас целитель, если эмоции на вас столь сильно влияют?

— Так я поэтому и решил пойти в артефакторы от целительства, — смущённо сказал Соколов.

— А не проще ли тренировать выдержку? Берите пример с Елизаветы Дмитриевны — совсем девочка, а ведёт себя как взрослый ответственный человек.

Соколов посмотрел настолько неприязненно, что захотелось показать ему язык, но это очень бы выбилось из образа взрослого ответственного человека, поэтому я сдержалась. Да и отвлекаться не хотелось: в этот раз Тимофеев доверил размешивать готовящееся зелье. Делать это стеклянной палочкой было не слишком удобно, но что дали, то дали.

— Я всё осознал, — совсем как нашкодивший мальчишка сказал Соколов. — И в дальнейшем обещаю не доводить до подобных эксцессов, Филипп Георгиевич.

Тимофеев вздохнул.

— Елизавета Дмитриевна, уступите своё место Павлу Владимировичу и идите обедать.

Соколов метнулся ко мне с радостью. Хотя чему там радоваться? Сейчас огребёт по первое число, борец с клановым произволом. Я неохотно отдала ему палочку, с которой уже успела сродниться, и спросила:

— А книгу мне вернуть в шкаф, Филипп Георгиевич? Или можно взять с собой?

— С собой нельзя. Пусть полежит на столе. Вечером вернёте на место, — нетерпеливо ответил он, глазами указывая мне на дверь. — И не торопитесь, еда требует вдумчивого отношения.

Пришлось попрощаться и уйти, тем более что время действительно приближалось к обеду. Но перед тем как идти к себе, я завернула в библиотеку и взяла анатомический атлас. Всё же без него сложно понимать некоторые моменты в учебнике по целительству. В идеале атлас нужно бы заиметь свой: чувствую, он мне неоднократно ещё пригодится.

Когда Полина открыла дверь, из кухни уже пахло чем-то вкусным, но обед ещё не был готов, по поводу чего она начала многословно извиняться, словно я ставила чёткие сроки. Я остановила поток её речей и прошла в спальню, намереваясь немного почитать «Основы целительства».

— Вам письмо принесли, — шепнул проявившийся Мефодий Всеславович. — Эта на адрес глянула, да в карман сунула.

Я кивнула, одновременно благодаря и показывая, что услышала, и отправилась на кухню, где Полина старательно перемешивала что-то на сковороде.

— Вы забыли отдать письмо, — почти спокойно сказала я.

— Ой, как это я? — не очень естественно удивилась она, вытаскивая уже помятый конверт из кармана юбки. — Действительно, совершенно забыла.

— Мои письма должны лежать у меня на столе, а не в ваших карманах, — заметила я. — Они, знаете ли, от этого мнутся.

— Да я не подумав сунула, Елизавета Дмитриевна, — залепетала она. — Вы уж простите, всех богов ради.

— Слишком часто мне вас приходится прощать, Полина, не находите?

Я не стала слушать её оправданий, сразу вышла из кухни. Злая я была, как рысь, когда её охоте помешали, могла и наорать не хуже, чем не так давно Соколов. О какой сдержанности могла идти речь, когда приходится терпеть под боком шпионку?

От кого письмо, я посмотрела только в спальне — отправителем значилась Оленька Хомякова.

Это письмо казалось непривычным: коричневатая бумага конверта, множество разноцветных марок, несколько штемпелей, ровные строчки, выписанные округлым Оленькиным почерком, и на обороте солидная сургучная печать, треснувшая посередине. Если бы не общая помятость, выглядело бы письмо очень представительно, но пребывание в кармане прислуги не пошло ему на пользу.

— Скоростной почтой отправлено, — прокомментировал Мефодий Всеславович, видя, что я не тороплюсь открывать. — Значит, важное что-то.

— А скоростной это как? — уточнила я, почему-то представив отчаянно машущего крыльями почтового голубя.

«Дорого, зато быстро и надёжно. Пользуйтесь услугами Транспортной компании Голубевых-Почтовых». Кажется, даже что-то такое я видела среди объявлений.

— Магической, — пояснил домовой. — Она дорогущая — жуть. Это же портал по факту, только маленький совсем.

— Портал от отправителя к адресату? — удивлённо уточнила я. — Но письмо же принесли?

— Да вы что, Елизавета Дмитриевна? От отправителя к получателю только маги могут, или же это стоить будет… — он поднял глаза к потолку, словно высчитывая что-то. С вычислениями у него явно не сложилось, потому что он почти сразу недовольно выдал: — Очень дорого будет стоить. А смысл переплачивать, если можно артефактом в нужное почтовое отделение перебросить, а оттуда курьер отнесёт?

— Действительно, никакого смысла, — согласилась я и доломала сургуч.

Наверное, существовали какие-то другие, правильные способы вскрытия, потому что Мефодий Всеславович укоризненно цокнул языком, явно намекая на то, что поступаю я сейчас совершенно по-варварски, но сказать ничего не сказал, придвинулся и шею вытянул, чтобы поскорее узнать, что же там в письме.

Письмо всё же было от Оленьки, хотя у меня теплилась надежда, что внутри будет хотя бы маленькая, но записка от Николая, который напрямую ничего писать не мог, поскольку это было неприлично, как мне в своё время объяснила Оленька. С моей точки зрения, после того как я походила в рубашке её брата, эта предосторожность уже была совершенно лишней. И вообще, как пробираться к девушке в спальню ночью — так главное, чтобы никто не узнал, а письмо написать, видите ли, неприлично.