мысль о том, что слежка за ней возымела действие, и теперь Асатиани пребывал в возбужденном состоянии. Ибо его неровное горячее дыхание было сейчас таким же, как у Бутурлина, когда он приставал к ней в коридоре. Она тут же отвернула от него лицо, проигнорировав вопрос и стараясь не замечать, как он неловко пытается сжать плотнее губы, чтобы она не заметила его сбивчивого от возбуждения дыхания.

Георгий посадил ее на поваленное дерево, а затем, подойдя к костру, начал разбирать хворост, делая из него подобие подстилки. Уже через четверть часа он умело соорудил два узких ложа из тонких прутьев по обе стороны костра и, удовлетворенно отметив результат своей работы, обернулся к девушке. Она же все это время делала вид, что возмущена его недостойным поведением, и не разговаривала с ним, отводя взор и поджимая губы.

Закончив с хворостом, Асатиани положил плащ девушки на одно из деревянных лож из хвороста и пересадил Софью на него. Затем положил в изголовье второго ложа ружье и шашку и занял место напротив нее. Он начал важно поправлять длинной палкой, костер то и дело поглядывая на девушку. Она, как и прежде, упорно не хотела смотреть ему в лицо, отводя взор, и, гордо подняв голову, сидела на своей узкой походной постели и не двигалась.

Это ее искреннее возмущение тем, что он видел ее обнаженной, отчего-то забавляло Амира. Вдруг он подумал о том, что девушка невероятно невинна и юна, раз считает, что он оскорбил ее подобным поступком. Она как-то смешно и очень мило поджимала губки и, видимо, боялась открыто высказать свое недовольство. Через какое-то время, не выдержав гнетущего молчания, он устремил на нее пытливый взор.

– Вы так и будете на меня дуться, как обиженный ребенок? – спросил Асатиани по-доброму, изучающе смотря на нее со своего места, и как-то приветливо улыбнулся.

Она обратила на него свой пленительный взор зеленых очей и лишь спустя минуту ответила:

– Я не обижена на вас, Георгий Петрович, – она сглотнула, видимо, подбирая слова. – Я просто возмущена вашим поведением.

– Софико, оставьте этот нравоучительный тон, – поморщился он. – Мы не в петербургском салоне. И эти ваши церемонии здесь неуместны.

Она хотела сказать что-то еще и уже открыла рот, но, видимо, не решившись, вновь закрыла его и снова поджала губы. Он понял, что она отчего-то боится ему сказать, что думает, и по-доброму добавил:

– Давайте забудем, что произошло у реки, как будто ничего не было. И вновь будем доверять друг другу, как и раньше? И всем будет от этого легче. Вы согласны, Софико?

Его настойчивый властный взор был обращен на ее лицо. И через минуту после его слов девушка как-то облегченно вздохнула и тихо заметила:

– Хорошо, так и быть.

– Я рад, – кивнул он, устремляя взгляд на бегающие огоньки пламени.

Они вновь замолчали, некоторое время думая каждый о своем.

– Я хотела вас спросить, Георгий Петрович.

– О чем? – он поднял на нее заинтересованный взгляд.

– Этот Рашид и его отец, отчего они так ненавидят вас?

– Отец Рашида – князь Давид Дешкелиани.

– Дешкелиани?

– Да. Князья Дешкелиани давние враги нашего рода, – объяснил Георгий.

– Враги? Отчего? – напряженно спросила Софья, ощущая, как по ее спине от его слов пробежал неприятный озноб.

– Они считают, что наш прадед, точнее, дед моего отца, он же дед и князя Левана, вынудил их оставить долину и уйти жить в горы. Но этого желал тогдашний мтавари края.

– Мтавари? Кто это?

– По-вашему генерал-губернатор края, которому подчиняются все дворяне, населяющие эти земли. Мтавари опасался вспыльчивого нрава джигитов клана Дешкелиани. Часть дворян-сванов, которые были вассалами предков князя Давида, развязывали междоусобные войны в наших краях. Оттого их и вынудили покинуть Имеретию.

– А народы, которые живут в Лечхуми, куда мы идем, ваши союзники? – задала она вопрос.

– Вы верно поняли, – улыбнулся Амир.

– А этот князь Давид Дешкелиани вновь может собрать отряд и напасть на князя Асатиани?

– Вполне возможно, – пожал плечами Георгий. – Однако у князя Левана в Имеретии есть свое войско. И, если надо, поставим в строй до полутысячи джигитов. И Дешкелиани понимает это, оттого вряд ли осмелится нападать на наши земли. Именно поэтому он подло напал на ваш обоз, когда вы оказались на землях Рачи и без надежной охраны. Он прекрасно знает, что дворец князя Асатиани ему просто так не взять. Оставит там несколько сотен трупов своих людей.

– Но вы убили его сына, – вздохнула Софья. – И теперь он будет тоже мстить вам?

– Вы усваиваете законы нашего края налету, Софико, – тихо вымолвил Амир, в какой раз поразившись, насколько девушка сообразительна. – Да, он наверняка затаит злобу. Но у него есть еще два сына. Будем надеяться, что смерть Рашида послужит ему уроком, и он наконец прекратит свои козни.

Смущенная его настойчивым взором, Софья перевела взгляд на костер. Асатиани тоже замолчал, и какое-то время они сидели молча, слыша лишь отдаленные звуки бурлящей реки и шум листвы.

– А князь Серго Леванович, мой жених, какой он? – задала вопрос Софья и обратила взор на мужчину, сидящего через костер. Георгий как-то странно посмотрел на нее и, прищурившись, ответил:

– Я не понял вашего вопроса.

– Он похож на вас?

– Нет, – сухо ответил он, не задумываясь.

– Вы давно служите у него?

– Я на службе у князя Левана. Он мой родной дядя, – отрезал мужчина. Его взор помрачнел, и девушка отчетливо увидела в его глазах недовольство. – Серго его сын и мой двоюродный брат. И я не подчиняюсь Серго.

– Извините, я не знала, – тут же вымолвила она.

– Мой отец младший брат Левана Тамазовича. Я занимаю должность главного азнаури из девятнадцати дворян-азнаури, которые являются вассалами князя Асатиани, – он сделал паузу, и девушка отчетливо заметила, что его лицо вновь приняло обычное суровое и спокойное выражение. – Давайте спать. Уже поздно.

Софья, согласно кивнув, поплотнее запахнула плащ на груди и, зябко поведя плечами, ощутила, что воздух становится все холоднее. Лишь от костра еще пока шло спасительное тепло. Георгий развернул свой плащ, лежащий в изголовье его ложа из хвороста, и, устремив на девушку внимательный взгляд, тихо предложил:

– Ляжете со мной? Холодает.

– Что значит ляжете со мной? – опешила Софья вмиг, устремив на него удивленный взор.

– То и значит. Можем лечь вместе, обнимемся.