Антип. – Оно и видно, что запеканка, – и щелчками пальца несколько угольков с пирога посшибал, поморщился. – Барбекя какая-то. Собакам кинь, авось сожрут – не потравятся!

Повесил нос Данила, поворотился и на двор с пирогом потопал, а тут уж и Глафирин черед пришел в рев пускаться. Бояре ж с царем на двор кинулись. Всем любопытно до крайности, чего с собаками-то случится.

А собаки уж тут как тут. К пирогу подлетели, покрутились, обнюхали как след и морды поворотили: пятятся, поскуливают, хвосты поджимают.

– Вот те и запеканка, – качнул бородой царь Антип. – Энтож надо, столько продуктов хороших извели! – посетовал он и в терем возвернулся.

А там уж Иван Царевич с пирогом лягушачьим наготове. К нему царю Антипу и вовсе боязно подходить. Пойми-разбери чего лягушка намастрячить могёт. И все ж больно красив пирог и ароматен, даже у бояр, далече стоявших, и то слюньки потекли. Долго царь Антип не решался пирога коснуться, потом все-таки отломил кусочек и в рот положил. Пожевал.

А бояре уж места себе не находят.

– Не томи царь-батюшка! Молви слово последнее.

А царь Антип только пирог во рту катает да глаза от удовольствия жмурит. Прожевал наконец, проглотил и за новым куском потянулся.

– Энтож как лягуха-то твоя измудрилась вкуснотищу такую испечь? – дивится царь Антип. – Али помогал кто?

– Сама-а-а, цварь-батьвушка, спекла, расстваралась для твебя, – проквакала в ответ лягушка.

– Дело то!

И только царь Антип кусок себе успел отломить, как налетели бояре и весь пирог разметали в единый присест, едва царя-батюшку с лягухой не затоптали.

Пригорюнился царь Антип, кусок отломанный к груди прижал и к трону направился. А бояре вокруг Ивана Царевича, словно собаки лютые вокруг зайца загнанного, вертятся, ручищами загребают, рты набивают, толкутся. По нраву, знать, пирог пришелся.

– Ну, Иван, угодил ты мне. – Облизал царь Антип пальцы и за посох вновь взялся. – Хорошая у тебя хозяйка.

– Да? – не поверил Иван Царевич. Может, издевается над ним царь-батюшка. Ведь пирога-то так и не попробовал, а с голодухи, так чего хошь съешь – не подавишься.

– Истинно так! А теперь, невестушки мои дорогие, надлежит вам одежу мне новую к завтрему справить. Старая-то – вишь? – стараниями одной особы совсем в негодность пришла.

Царь Антип оттянул халат свой весь в масляных пятнах да потеках и на штаны с рубахой указал.

– Как, опять?! – возмутился Козьма.

– А ты цыц у меня! – пристукнул посохом царь Антип. – С тебя за енто спрос особый. Так что уж крале своей скажи, пущай на ентот раз расстарается.

Закручинился Козьма, волосы взлохматил, да чего тут скажешь – прав ведь царь-отец, везде прав, как ни крути…

И сызнова закипела работа. Стараются невесты, спешат. Времени не так много, а работы невпроворот. К тому ж иглы в ручках белых никогда не держали.

Милослава порылась в тюках своих, выудила моток крепкой мешковины, подергала в руках – неказиста, зато крепка. Да и какая еще ткань-то у купца зернового быть могёт, окромя мешковины той. А Козьма головой крутит, мол, не пойдеть, не по царю-батюшке материя сия. Милослава голос на него повышать не стала, а только глянула сверху вниз, тут и примолк Козьма. Куда ему супротив медведя энтого с голыми-то руками. А хоть и не с голыми, да и то боязно. А Милослава тем временем за дело принялась.

На мужа холстину прикинула, на глаз отмерила, угольком выкройки набросала и ну ножницами орудовать, только хруст да клацанье железное стоит. Покроила и шить принялась. Да чтоб крепче одежа вышла, суровую нить взяла.

А игла острая, все норовит в пальчик нежный впиться – уколоть. Терпит Милослава, куда деваться, губы только сильнее сжимает. Наметала на скорую руку широким стяжком и залюбовалась работой своей. Это ж надо, какая пригожая крепкая рубаха вышла! Со штанами дело быстрее пошло, руку, почитай, набила Милослава: так и вертит иголкой, только нитка жужжит, что твоя машинка швейная.

Закончила шить Милослава, а тут и утюги подоспели, раскалились. Козьма одёжу на столе растягивает, а Милослава в стол ее утюгом закатывает – по нраву ей занятие то пришлось, прямо скажем, по ей. Так втирала-гладила, что кое-где обуглилась мешковина, истончилась. Но то не беда, так даже красипше вышло. Вот уж тесть дорогой обрадуется!..

Глафира тоже в этот раз решила не ударить в грязь лицом, к делу подошла со всей сурьезностью. Что материя! Из материи любой дурак сшить сможет, а вот связать!..

Видала она, и не единожды, как нянька ее вяжет. Скоренько у няньки получалось: спицы цикают тихонечко, а из-под них будто по волшебству чулок али рукавица выходит. А уж если крючком вязать зачнет – глаз не оторвешь. Так вот, Глафира видеть-то видела, ан сама вязать не пробовала. Но считала, будто сложности в том никакой нет. Ведь ежели холопка какая управилась, так ей, дочери боярской, и вовсе раз плюнуть!

Сказано – сделано! Набрала Глафира шерсти несколько мотков, спицы в руки взяла, нитку на них намотала, а чего дальше делать, сообразить не может: не идет из-под спиц вязание, хоть ты тресни! И так спицей о спицу стучала и этак ими вертела, да по-разному в руки брала – нет рубахи, и все тут. Измучилась Глафира, бросила спицы – видать, дрянные попались! – за крючок взялась. Кое-как петельку за петельку зацепила с десятого раза и пошло дело. Тянется к крючку нитка, а из-под крючка материя идет: вкривь-вкось, правда, но лиха беда начало. Только вот медленно дело-то у Глафиры выходит, сноровки нет, а до утра времени не так много осталось. Стала Глафира петельки пошире делать да перехлесты подлиннее, дело сразу в гору и пошло: что ни минутка, то сантиметр приросту – во как! А красотища какая выходит, самой на загляденье.

Враз покончила она с рубахой, за штаны принялась. Поджимает время, торопится Глафира, петельку на петельку набрасывает, того и гляди не поспеет. Вот уж и заря в окне полыхнула. Сделала Глафира последний замах крючком, узелок кое-как завязала и без чувств на штаны рукодельные повалилась. Умаялась Глафира, сморил-таки ее сон…

Если девицы и старались да кой-чего и понатворили, то Квака и вовсе шитьем озадачиваться не стала. Как вернулась с Иваном Царевичем в покои его, так и уложила жениха своего спать-почивать, прерванный сон досматривать. И только уснул Иван Царевич крепким сном, так тут же Василису-лягушку к себе со двора позвала и наказ дает:

– Рубахва к утрецу нужна. Да смотри у меня, швоб ладная квышла.

– Рубахва твак рубахва, –