Горничная кивнула:

— Хорошо, сеньора.

Альба разложила принесенные вещи на кровати, и они с Джулией в недоумении переглянулись. Альба округлила глаза:

— Здесь что, монастырь?

Джулия лишь пожала плечами:

— Она что, перепутала меня с прислугой?

Альба повторила этот жест:

— Если тираниха боялась, что вы оскорбите неуместным нарядом ее траур, могла бы убедиться, что в вашем сундуке есть достойные и деликатные вещи.

Платье, которое Альба разложила на покрывале, было просто кошмарным. Серым, унылым, суконным, скупо отделанным черной бархатной лентой. Джулия закусила губу и несколько раз кивнула собственным мыслям. Что ж, драгоценная сеньора, пусть так… Нянька Теофила, бывало, говорила, что не платье делает человека…

Джулия гордо выпрямилась, задрала голову:

— Альба, давай примерять!

Стараниями Альбы, в конце концов, вышло даже не так ужасно, как показалось на первый взгляд. Она подобрала подол, немного укоротила рукава и подколола скромный вырез. На это ушел почти целый день, но в итоге платье хорошо сидело, а виднеющаяся в разрезах белоснежная рубашка все же освежала. Как и волосы, отливающие теплой рыжиной. Альба убрала их в сетку, а на висках выпустила несколько тонких волнистых прядей. Улыбнулась:

— А вы и все равно красавица!

К назначенному времени Джулия была готова. Она проследовала по дворцу за присланной служанкой и вздохнула в нескольких шагах от дверей. Лишь бы не выдать себя, если заведут разговор про пропавшего кота. Но, войдя в столовую, первое, что она увидела — жирное черное пятно, развалившееся на алой бархатной подушке.

Слава богу! Тираниха отыскала свое чудовище!

Глава 19

Сеньора Соврано сидела с торца длинного стола, накрытого двухслойной скатертью — белое на лиловом. Рядом с ней возвышался еще один стул, и мерзкий кот буквально распластался по алой подушке, растекся и обмяк. Тонкие пальцы хозяйки неторопливо перебирали густую набитую шерсть, и Золотко лениво прикрывал глаза, чуть подавался навстречу ласке.

Это была идиллия. Сейчас, в закатном свете, который врывался в распахнутые окна, Джулия могла как следует рассмотреть, насколько красива была сеньора Соврано… и как же она напоминала Марену… То же бледное лунное сияние, те же совершенные черты. Та же молочная белизна, которую лишь подчеркивал траурный туалет и безобразная шемизетка. Казалось, та щетинилась у самого подбородка не кружевом, а металлическими иглами. И невольно мелькнуло ощущение, что это не легкая дорогая ткань, а тюремные оковы. Что это за странная мода?

Наконец, Джулия опомнилась и поклонилась тиранихе:

— Мое почтения, сеньора.

Та лишь едва заметно кивнула в ответ.

Тираниха… Каким странным это слово показалось тогда, когда Альба произнесла его впервые, и каким естественным и точным представлялось теперь. Нет, Джулия не ждала от этой сеньоры ничего хорошего. Осталось лишь выяснить, что ждать от остальных.

Слуга придержал кресло, и Джулия села за стол. Самого Фацио еще не было, и его кресло, напротив матери, пустовало. Джулия сидела, будто на отшибе, в одиночестве. Как на каком-то странном судилище… К счастью, прямо напротив оказалась улыбчивая розовощекая Розабелла. В трауре, как и мать. В своем платье, контрастировавшем с белой рубашкой, она напоминала юркую вертлявую чистенькую сороку. Смоляно-черноволосая, как брат, но удивительно белая и ясная лицом, со светлыми материнскими глазами в обрамлении длинных черных ресниц. Она будет замечательной красавицей. Розабелла озорно поглядывала на Джулию, тут же бросала взгляд на мать и опускала глаза. Но все повторялось снова. Казалось, девчушке стоит огромного труда усидеть на месте. Она сложила руки на колени и, вероятно, теребила платье.

Сидящая же рядом с Розабеллой Доротея всем своим видом выражала уверенность и достоинство. Прямая спина, гордо поднятая голова. И внутри, вопреки рассудку, жгуче закипало. Эта Доротея не была в трауре, но и подчеркнутой скромностью ее туалет не отличался. Зеленый полосатый атлас, шитый серебряной нитью. Не кичливый, но и не убогий. В глубоком квадратном вырезе виднелись внушительные полукружия грудей, между которыми исчезала жемчужная нить, трижды обмотанная вокруг шеи. Так что все это значило? Вероятно, Доротея все же не относилась к семье Соврано, иначе тоже носила бы траур. Но что она делала за столом?

Джулия опустила глаза, ощущая явное неуместное раздражение от невозможности понять, красива ли эта Доротея? Отчего возникла эта мысль? Почему взволновала? Она вспомнила ее вчерашний взгляд на Фацио. Непозволительный взгляд, будто что-то давало ей право так смотреть. И внутри скребло. Но разве это прилично? Разве допустимо?

На фоне этой Доротеи Джулия почувствовала себя настоящим пугалом. Она не выдержала и посмотрела на сеньору Соврано, заметив удовлетворенный взгляд. Чего добивалась тираниха? Выставить ее посмешищем в глазах собственного сына? Но разве это имело какое-то значение. Всего лишь политический союз. Не больше. Такие союзы не могут стать чем-то большим. Если потребуют интересы, женятся и на хромых, и на горбатых и косоглазых. Смотрят лишь на имя.

Повисло тягостное молчание.

Вдруг Джулия похолодела, вновь посмотрела на сеньору Соврано: посвящена ли она в истинную причину? Почему эта мысль не приходила в голову? Наверняка между матерью и сыном был какой-то разговор... Но что-то подсказывало, что знай тираниха о позоре сестры, все было бы стократно хуже. И Джулия почувствовала, как к щекам жгуче приливает краска. Почему вдруг стало так стыдно? До заходящегося сердца, до звона в ушах. Ведь она сама ни в чем не была виновата. Даже мыслью. Но в глазах своего жениха она теперь выглядит пособницей. Лгуньей. Как не крути, семья Ромазо пыталась всучить Фацио Соврано порченую невесту. Неслыханный позор… Брат должен целовать ему ноги за то, что все решилось именно так.

Джулия будто только сейчас, наконец, поняла истинный ужас своего положения. Усталость и потрясения последних дней просто не позволяли это прочувствовать. Главное — даже не слухи... Если Фацио привез ее, зная все, значит, он сможет справиться со слухами, если они будут. Но он навсегда станет считать ее лгуньей. Станет считать кем-то другим. Джулия вновь обвела взглядом сидящих за столом: это — будущее. Тот мужчина, чье место все еще пустовало. По большому счету, она уже не принадлежала своей семье, и если Фацио Соврано вернет ее — от такого позора уже точно не отмыться.

И вдруг тираниха со своим котом будто поблекла. Мать важна настолько, насколько с ней считается сын. Джулия этого еще не знала, и понятия не имела, каков он сам. Но он должен узнать, что она не такая, как он вообразил. Он должен узнать, что