Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всю жизнь я вспоминала тебя. И это самые добрые мои воспоминания о милой родине и молодости. Ты был прав, женившись на Рут: именно такая жена была нужна тебе.
Немцы, которые взяли меня на работу, много путешествовали. У них было двое чудесных детей, которых я полюбила всей душой. Позже я вышла замуж за брата хозяина. Мы прожили с ним прекрасную жизнь. У нас есть дочь. Мы назвали ее Моникой. Врачи запретили мне иметь еще детей. Ты же помнишь, у меня всегда было больное сердце.
Я рассказала мужу о тебе, и он меня понял. В прошлом году его не стало. Позже я осознала, что ты — это мечта, которая есть у каждой девушки. А моя настоящая любовь — это моя семья.
Если моя дочь найдет это письмо, то уверена, она перешлет его тебе.
Живи долго.
«Вот тебе, старый козел, — думала Оля, запечатывая письмо в конверт. — Ты променял самую верную, самую преданную женщину на клочок земли. Вспомни о моей Матильдочке. Тебе полезно».
Адрес она знала наизусть, как код сейфа, как день рождения бабушки, как лицо мамочки, залитое слезами в миг расставания, как последние слова отца…
— Моника, ты что-то загрустила, — заметил Густав. — Может, что-то случилось?
— Нет, дорогой. Все, как всегда. И работы опять нет.
— Не волнуйся. Мне оставили сто марок на расходы. Ты можешь купить себе что-нибудь. А хочешь, сходим вечером в ресторан?
— Где пьяные офицеры будут приглашать меня танцевать. Нет, спасибо. Лучше посидим дома.
До Сочельника от Отто не было ни одного задания. Зато от Генриха Оле передали посылку: шоколад и кофе, а еще короткое поздравление.
— Этот капитан никак не может отстать от тебя, — только и сказал Густав.
Оля пожала плечами и спрятала кофе на кухне — подальше от глаз мужа. Она напекла множество печенья и щедро раздавала его всем соседским детям, которые приходили к ним в дом по несколько раз.
— Я надеюсь, что в следующем году дорогая Моника подарит вам наконец малыша, — провозгласила фрау Юта.
— Вы так добры к нам! — растроганно произнесла Оля, по привычке поднося руки к груди. — Надеюсь, к вам вернется сын, и вы счастливо заживете все вместе.
— Как у тебя хватает терпения на всех этих фрау? — удивлялся Густав.
— Как и у тебя, дорогой. Как и у тебя.
Самой себе Оля пожелала возвращения.
«Я пойду доучиваться в институт, — мечтала она, осознавая, что это вряд ли осуществимо. — Буду жить с Анной Семеновной. Читать газеты. Сварю борщ. Куплю черный хлеб и съем целую буханку…»
О чем думал Густав, она не уточняла, подозревая, что их мечты во многом сходны.
В середине января Оля, как всегда неожиданно, съездила к «дяде». Отто подарил ей портсигар — дорогой серебряный, для двух типов папирос.
— Если у тебя в кармане найдут коробку, то могут попросить закурить. Отказать невозможно. А так ты достанешь портсигар и предложишь на выбор. Не носи больше трех-четырех папирос, тогда все будет выглядеть логично. И не забывай спички или зажигалку.
— Хорошо. Спасибо.
— Как Густав?
— Все в порядке. От капитана пришла посылка — кофе, шоколад и открытка нам обоим.
— По почте? — уточнил Отто.
— Нет. Передал с каким-то офицером — невзрачный тип. Фотографироваться отказался.
— Будь предельно осторожна! Если что-то заметишь, сразу уезжай к «дяде». Мгновенно.
— А как же Густав? — обеспокоенно спросила Оля.
— Он знает, что надо делать, поверь мне. Удачи!
Поездка прошла без приключений. Ольга купила себе в подарок стильную зажигалку.
«Все равно денег нет, — думала она по дороге домой. — Так хоть воспоминания останутся».
Дома ее ждала новость: в ее отсутствие приезжал Генрих.
— Он так любезно поболтал со мной и уехал. Думаю, скоро снова появится, — сообщил Густав.
— Что ты ему сказал обо мне? — уточнила Оля.
— Исключительно правду: тебе скучно, «тетя» болеет, ты ее навещаешь. Я поблагодарил его за посылку. Сказал, что ты припрятала кофе для него. Он рассмеялся и уехал.
— Мило, — насмешливо сказала Оля.
— Не то слово. Я чувствовал себя полнейшим идиотом. Надеюсь, что он тоже.
Через неделю Генрих снова появился в городе. Звук его машины Оля узнала за квартал и успела причесаться у зеркала, где ее и застал капитан.
— Вы хорошеете, фрау Моника. Зеркала скоро будут говорить вам об этом вслух.
— О! Герр капитан! Вы смутили меня. Спасибо за посылку. Это так трогательно!
— Мы немцы, как известно, сентиментальны. Мне было приятно доставить вам маленькую радость и напомнить о себе.
— Я и не забывала, — Оля почти прошептала это и, вопреки желанию, густо покраснела.
Генрих просиял. Ему нравилась Моника. Обычно девушки приедались ему уже на второй встрече. С Моникой все было наоборот. Его тянуло к ней все сильнее. В его представлении она была настоящей арийкой: тонкой, но крепкой, светлоглазой, но с темными ресницами и бровями. Во всем ее облике было столько очарования, что даже муж-калека не мог испортить этого.
— А где Густав? — поинтересовался капитан, который привык, что муж все время топчется рядом.
— Я отправила его прогуляться. Но думаю, он пошел за папиросами. Хотите кофе?
— Тот, что я прислал вам? Нет. Это для вас. Хотя…так вы, может быть, все-таки откроете пачку.
В кофе Оля нашла крохотную плоскую серебряную коробочку с зеркальцем внутри.
— О! Я не приму этот подарок, если только вы не возьмете у меня…
Ольга лихорадочно соображала. У нее было всего две вещи: портсигар и зажигалка. Она сбегала к себе в комнату и принесла зажигалку.
— Я ее только что купила. Надеюсь, вам понравится.
Генрих взял в руки зажигалку.
— Надеюсь, вы будете вспоминать меня каждый раз, глядя в зеркало, — прошептал капитан.
— А я надеюсь, что вы просто будете иногда держать зажигалку в руках.
Густаву она ничего не рассказала. А вот Отто от души посмеялся.
— Думаю, это с Генрихом впервые. Немецкие девушки не щедры на подарки. Ленточка, засушенный цветок — это все, на что может надеяться влюбленный. Что ж, начало положено. Что рассказывал?
— Обмолвился, что скоро начнется настоящая война. Что ему надоели все эти выродки, которые сдаются через неделю.
— Неужели двинутся к нам? Не в Америку же? — задумчиво проговорил Отто. — Береги зеркало. Он будет проверять его наличие каждый раз. И не говори Густаву — взбесится как в прошлый раз.
Отто вертел в руках зеркальце, которое неожиданно раскрылось еще в одном месте.
— Смотри.