Они теперь были одним целым в океане чужой ненависти к их «берегу».

В мае Отто отправил ее к «дяде».

— Предупреждаю, тебе влетит по первое число. Слушай и не кипятись. Иначе отправят домой, где тебя будут пытать как немецкую шпионку. И если война задержится, — продолжал Отто, — то, дай бог, просто расстреляют. Пойми это, наконец! Домой надо возвращаться с победой, а не с дезинформацией, которую ты дала в эфир.

Гельмут встретил ее радушно.

— Ну что, Моника? Заварила кашу? И что теперь?

— Ждать, наверное, — рискнула предположить Оля. — И я…

— Такая информация приходит со всех сторон. Но Центр, увы, верит этому Пакту, как… Ладно. Отдохни. Завтра все обсудим.

За ужином «тетя» подала яблочный пирог.

— Получилось, как видишь, — рассмеялась она. — Мы тебе верим. Но лучше, если информация будет исходить не от тебя. Не рискуй так больше.

— Я не буду. Я все поняла. Но мне же хотелось…

— Да понятно, что тебе хотелось, — перебил Гельмут. — Но тогда все должно быть четко: такие-то части, тогда-то, там-то. Все конкретно. Иначе это ерунда.

Ночью Оле приснилась Матильда.

— Спасибо тебе, детка, — проговорила она. — Ты так хорошо все написала. Ты и правда была моей дочкой. У тебя теперь красивое имя. Так звали мою старшую сестру.

Матильдочка что-то еще хотела рассказать про сестру, но солнце из-за штор уже разбудило Олю, и она проснулась.

— Будем считать, что мы провели с тобой беседу и ты раскаялась, — объявил за завтраком Гельмут. — Теперь рассказывай подробности.

Оля снова подробно пересказала разговор с капитаном.

— Боюсь, что он говорил правду, — Гельмут сразу погрустнел. — Но мы, дорогая, бессильны что-то изменить. Если ты узнаешь еще что-то, действуй по инструкции. Береги свою голову, она нам еще пригодится.

На обратном пути Оля заглянула в банк. Записки по-прежнему не было. Деньги лежали в тех же конвертах. Она взяла тысячу марок — огромную сумму и пятьсот франков. Все это разменяла и побаловала себя обновками: купила новые туфли, потому что старые имели ужасающий вид. А еще симпатичные наручные часики — определять время по часам с кукушкой ей уже надоело. Часы она купила не новые, но очень красивые.

«Скажу, что мамины. А то соседи поднимут шум. Да и Густав расстроится».

Мужу купила бутылку шнапса и папиросы.

«Я буду молиться, чтобы на нас не напали. Пусть лучше я окажусь идиоткой».

Но в глубине души она знала — Генрих не шутил. Он приезжал попрощаться с ней и хотел объяснить, почему его долго не будет.

«На что он надеется? — спрашивала себя Оля. — Что я рано или поздно паду к его ногам? Или он чувствует какую-то фальшь, не приведи господи?»

В Гордендорф она приехала днем. Город был залит солнцем, и было трудно поверить, что существуют ненастья, голод, войны.

— Хорошо, что ты вернулась, Моника, — улыбнулся ей с порога Густав. — Представь, у меня было много работы. Офицеры приходят каждый день и щедро платят. Тебя очень не хватало.

— Ты имеешь в виду кофе, пока ты проявляешь? Кстати, надо купить в Берлине. Нечего им пить лучшие сорта.

Только перед сном Густав спросил.

— Очень ругали?

— Так себе. Но самовольничать мы с тобой точно больше не будем. Иначе…

— Отправят домой? — усмехнулся муж.

— Хуже. Расстреляют на месте.

Оля рассмеялась, но Густав все понял правильно.

Глава 3

То, что началось двадцать второго июня сорок первого года, разделило жизни многих миллионов людей на «до», «в войну» и «после».

«Что же теперь будет?» — спрашивала себя Оля, узнав о нападении фашистов, и не могла представить.

Вокруг ликовали немцы. Казалось, что сам факт войны уже подарил им победу.

«Вы еще захлебнетесь в собственной крови. Вы… Вы забудете эту радость. Мы сотрем ее», — думала Оля.

Все-таки прожив несколько лет в Германии, она понимала, как богата эта страна, как все в ней отлажено и продумано.

«Хорошо, что наши люди не представляют здешнюю жизнь. Иначе им было бы еще тяжелее».

Оля вспомнила свой первый день в Москве.

«Между Германией и Россией такая же разница, как между нашим поселком и Москвой. А то и больше».

Уверена она была только в одном — ее родина не покорится. Теперь у них в доме не выключалось радио, из которого, перемежаясь с бравурными маршами, доносились новости.

— Русские крестьяне встречают своих освободителей хлебом и солью. Ликование населения не имеет границ.

— Нашими доблестными войсками уже заняты…

И шло бесконечное перечисление населенных пунктов. Названия эти ничего не говорили Ольге, а вот Густав вздрагивал от каждого исковерканного слова.

— Это Белоруссия, Моника. Моя родина. Я знаю там каждый поселок, каждый город. Они вот-вот будут в Минске.

Ольга больше не думала о немцах как о нации. Она представляла их всех диким зверьем, огромными пауками, которые вырвались на свободу и пытались растерзать ее родину.

«Это вы варвары. Вы, а не мы. Только варвары могут нападать на мирных людей, бомбить их, убивать и радоваться».

Через две недели Оля встретилась с Отто. Он был заметно подавлен.

— Ты была права. Но это не утешает.

Они оба не представляли себе, сколько людей, рискуя жизнью, сообщили Москве о готовящемся вторжении.

— Как вы думаете, это правда, то, что они передают?

— Преувеличенная, конечно, но — правда. У границ мы их точно не остановили.

У Отто была подробная информация, и он знал, что почти все, что фашисты передавали в сводках, было действительностью. Но зачем рассказывать это напуганной девочке?

— Что у тебя с документами? — перевел он разговор на другую тему.

— Швейцарский паспорт и вид на жительство здесь. Отмечаюсь в полиции.

— Я постараюсь сделать тебе документы. И надо подумать о новой явке — моего знакомого призвали в армию. Они готовят кинологов. Он специализировался на охотничьих собаках, но, думаю, что его быстро переучат на овчарок. Обещал мне писать — тоже информация.

Отто усмехнулся.

— А что делать нам? — уточнила Оля.

— Ждать. И еще. Если меня не будет в течение месяца, съезди к «дяде». Эти сволочи станут еще бдительнее.

Связь договорились держать через аптеку.

— Я буду звонить туда и говорить, что лекарство для тебя готово. Аптекарь передаст это тебе. А вот рецепт на эту гомеопатию возьми у доктора. Ты у него давно не была.

— Поняла. А дальше?

— Я буду высылать тебе лекарство на почту. Эти горошинки пьют горстями, поэтому всегда прилагается схема. Выглядит примерно так: по 5 горошинок через каждые 2 часа до 12 часов. Это будет означать пятый день недели в два часа дня. Двенадцать — это вокзал