– Господи помилуй! Никак это ты, Гек? И ты не помер и неутонул – ты опять здесь? Даже не верится, сынок, просто не верится! Дай-ка япогляжу на тебя, сынок, потрогаю. Нет, в самом дело ты по помер! Вернулся живойи здоровый, такой же, как был, все такой же, слава богу!

– Что это с тобой Джим? Выпил ты, что ли?

– Выпил? Где же я выпил? Когда это мог выпить?

– Так отчего же ты несешь такую чепуху?

– Как чепуху?

– Как? А чего же ты болтаешь, будто я только что вернулся ибудто меня тут не было?

– Гек… Гек Финн, погляди-ка ты мне в глаза, погляди мне вглаза! Разве ты никуда не уходил?

– Я уходил? Да что ты это? Никуда я но уходил. Куда мнеходить?

– Послушай, Гек, тут, ей-ей, что-то не ладно, да-да! Может,я не я? Может, я не тут, а еще где-нибудь? Вот ты что мне скажи!

– По-моему, ты здесь, дело ясное, а вот мозги у тебянабекрень, старый дуралей!

– У кого – у меня? Нет, ты мне ответь: разве ты не ездил вчелноке с веревкой привязывать плот к кустам на отмели?

– Нет, не ездил. К каким еще кустам? Никаких кустов я невидал.

– Ты не видал кустов на отмели? Ну как же, ведь веревкасорвалась, плот понесло по реке, а ты остался в челноке и пропал в тумане…

– В каком тумане?

– В каком? В том самом, который был всю ночь. И ты кричал, ия кричал, а потом мы запутались среди островков и один из нас сбился с дороги,а другой все равно что сбился, потому что не знал, где находится, – ведь такбыло дело? Я же наткнулся на целую кучу этих самых островов и еле оттудавыбрался, чутьчуть не потонул! Разве не так было дело, сынок, не так разве? Вотчто ты мне скажи!

– Ну, Джим, я тут ничего не понимаю. Никакого я не виделтумана, ни островов и вообще никакой путаницы не было – ровно ничего! Мы стобой сидели всю ночь и разговаривали, и всего-то прошло минут десять, как тыуснул, да, должно быть, и я тоже. Напиться ты за ото время не мог, значит, тебевсе это приснилось.

– Да как же все это могло присниться в десять минут?

– А все-таки приснилось же, раз ничего этого не было.

– Да как же, Гек, ведь я все это так ясно вижу…

– Не все ли равно, ясно или не ясно. Ничего этого не было.Я-то знаю, потому что я тут все время был.

Джим молчал минут пять, должно быть, обдумывал. Потомговорит:

– Ну ладно, Гек, может, мне это и приснилось, только убейменя бог, если я когда-нибудь видел такой удивительный сон. И никогда я так неуставал во сне, как на этот раз.

– Что ж тут такого! Бывает, что и во сне тоже устаешь.Только это был вещий сон… Ну-ка, расскажи мне все по порядку, Джим.

Джим пустился рассказывать и рассказал все, как было, досамого конца, только здорово прикрасил. Потом сказал, что теперь надо«истолковать» сон, потому что он послан нам в предостережение. Первая отмель –это человек, который хочет нам добра, а течение – это другой человек, которыйнас от него старается отвести.

Крики – это предостережения, которые время от временипосылаются нам свыше, и если мы не постараемся понять их, они нам принесутнесчастье, вместо того чтобы избавить от беды. Куча островков – этонеприятности, которые грозят нам, если мы свяжемся с нехорошими людьми и вообщесо всякой дрянью; но если мы не будем соваться не в свое дело, не будем с нимипереругиваться и дразнить их, тогда мы выберемся из тумана на светлую, широкуюреку, то есть в свободные штаты, и больше у нас никаких неприятностей не будет.

Когда я перелез на плот, было совсем темно от туч, но теперьнебо опять расчистилось.

– Ну, ладно, Джим, это ты все хорошо растолковал, – говорюя, – а вот эта штука что значит?

Я показал ему на сор и листья на плоту и на сломанное весло.Теперь их отлично было видно.

Джим поглядел на сор, потом на меня, потом опять на сор.Вещий сон так крепко засел у него в голове, что он никак не мог выбить егооттуда и сообразить, в чем дело. Но когда Джим сообразил, он поглядел на меняпристально, уже не улыбаясь, и сказал:

– Что эта штука значит? Я тебе скажу. Когда я устал грести извать тебя и заснул, у меня просто сердце разрывалось: было жалко, что тыпропал, а что будет со мной и с плотом, я даже и не думал. А когда я проснулсяи увидел, что ты опять тут, живой и здоровый, я так обрадовался, что чуть незаплакал, готов был стать на колени и ноги тебе целовать. А тебе бы тольковрать да морочить голову старику Джиму! Это все мусор, дрянь; и дрянь те люди,которые своим друзьям сыплют грязь на голову и поднимают их на смех.

Он встал и поплелся в шалаш, залез туда и больше со мной неразговаривал. Но и этого было довольно. Я почувствовал себя таким подлецом, чтоготов был целовать ему ноги, лишь бы он взял свои слова обратно.

Прошло, должно быть, минут пятнадцать, прежде чем япереломил себя и пошел унижаться перед негром; однако я пошел и даже ничуть обэтом не жалею и никогда не жалел. Больше я его не разыгрывал, да и на этот разне стал бы морочить ему голову, если бы знал, что он так обидится.

Мы проспали почти целый день и тронулись в путь поздновечером, пропустив сначала вперед длинный-длинный плот, который тащился мимобез конца, словно похоронная процессия. На каждом конце плота было по четыредлинных весла, значит, плотовщиков должно было быть никак не меньше тридцатичеловек. Мы насчитали на нем пять больших шалашей, довольно далеко один отдругого; посредине горел костер, на обоих концах стояло по шесту с флагом.Выглядел он просто замечательно. Это не шутка – работать плотовщиком на такомплоту!