– Скорей, Джим, некогда валять дурака да охать! На пароходецелая шайка убийц, и если мы не отыщем, где у них лодка, и не пустим ее вниз пореке, чтоб они не могли сойти с парохода, одному из шайки придется плохо. Аесли мы найдем лодку, то им всем крышка – шериф их заберет. Живейповорачивайся! Я обыщу левый борт, а ты правый. Начинай от плота и…

– Ох, господи, господи! От плота? Нету больше плота, онотвязался и уплыл! А мы тут остались!

У меня дух захватило и ноги подкосились. Остаться наразбитом пароходе с такой шайкой! Однако распускать слюни было некогда. Теперьуж во что бы то ни стало надо было найти эту лодку – нам самим она была нужна.И вот мы стали пробираться по правому борту, а сами трясемся, дрожим, еле-еледобрались до кормы; казалось, что прошло не меньше недели. Никаких и признаковлодки. Джим сказал, что дальше он, кажется, идти не может; он так боится, что унего и сил больше нет, – совсем ослаб. А я сказал: все равно надо идти, потомучто если мы тут останемся, то нам придется плохо, это уж вер» но. И мы пошлидальше. Мы стали искать кормовую часть рубки, нашли ее, а потом насилупробрались ощупью к световому люку, цепляясь за выступы, потому что одним краемон был уже в воде. Только мы подобрались вплотную к двери, смотрим – и лодкатут как тут. Я едва разглядел ее в темноте. Ну и обрадовался же я! Еще секунда,и я бы в нее забрался, но тут как раз открылась дверь. Один из бандитов высунулголову в двух шагах от меня; я уж думал, что теперь мне крышка, а он опятьубрал голову и говорит:

– Перевесь подальше этот чертов фонарь, Билл, чтоб его небыло видно.

Он бросил в лодку мешок с какими-то вещами, влез в нее сам иуселся. Это был Паккард. Потом вышел Билл и тоже сел в лодку. Паккард сказалтихим голосом:

– Готово, отчаливай!

Я едва удержался за выступ – до того вдруг ослабел. Но тутБилл сказал:

– Погоди, а его ты обыскал?

– Нет. А ты?

– Тоже нет. Значит, его доля при нем и осталась.

– Ну, так пойдем; какой толк брать барахло, а деньгиоставлять!

– Послушай, а он не догадается что у нас на уме?

– Может, и не догадается. Но надо же нам забрать эти деньги.Идем!

И они вылезли из лодки и пошли обратно в каюту.

Дверь за ними захлопнулась, потому что крен был как раз вэту сторону. Через полсекунды я очутился в лодке, и Джим тоже ввалился вслед замной. Я схватил нож, перерезал веревку, и мы отчалили.

До весел мы и не дотронулись, не промолвили ни слова дажешепотом, боялись даже вздохнуть. Мы быстро скользили вниз по течению, в мертвойтишине, проплыли мимо кожуха и мимо пароходной кормы; еще секунда-другая, и мыочутились шагов за сто от разбитого парохода, тьма поглотила его, и ничего уженельзя было разглядеть; теперь мы были в безопасности и сами знали это.

Когда мы отплыли по течению шагов на триста – четыреста, вдверях рубки на секунду сверкнул искоркой фонарь, и мы поняли, что мошенникихватились своей лодки и теперь начинают понимать, что им придется так же плохо,как и Тернеру.

Тут Джим взялся за весла, и мы пустились вдогонку за своимплотом. Только теперь я в первый раз пожалел этих мошенников – раньше мне,должно быть, было некогда. Я подумал, как это страшно, даже для убийц,очутиться в таком безвыходном положении. Думаю: почем знать, может, я и самкогда-нибудь буду бандитом, – небось мне такая штука тоже не понравится! Ипотому я сказал Джиму:

– Как только увидим огонек, то сейчас же и причалим кберегу, повыше или пониже шагов на сто, в таком месте, где можно будетхорошенько спрятать тебя вместе с лодкой, а потом я придумаю что-нибудь: пойдуискать людей – пускай заберут эту шайку и спасут их всех, чтобы можно былоповесить потом, когда придет их время.

Но это была неудачная мысль. Скоро опять началась гроза, наэтот раз пуще прежнего. Дождь так и хлестал, и нигде не видно было ни огонька,– должно быть, все спали. Мы неслись вниз по реке и глядели, не покажется лигде огонек или наш плот. Прошло очень много времени; и дождь наконец перестал,но тучи все не расходились, и молния все поблескивала; как вдруг, во времяодной такой вспышки, видим – впереди что-то чернеет на воде; мы – скорее туда.

Это был наш плот. До чего же мы обрадовались, когда опятьперебрались на него! И вот впереди, на правом берегу, замигал огонек. Я сказал,что сейчас же туда и отправлюсь. Лодка была до половины завалена добром,которое воры награбили на разбитом пароходе. Мы свалили все в кучу на плоту, ия велел Джиму плыть потихоньку дальше и зажечь фонарь, когда он увидит, что ужепроплыл мили две, и не гасить огня, пока я не вернусь; потом я взялся за веслаи направился туда, где горел свет. Когда я подплыл ближе, показались ещетри-четыре огонька повыше, на горе. Это был городок. Я перестал грести немноговыше того места, где горел огонь, и меня понесло по течению. Проплывая мимо, яувидел, что это горит фонарь на большом пароме. Я объехал паром вокруг,отыскивая, где же спит сторож; в конце концов я нашел его на битенге[4]: он спал,свесив голову на колени. Я раза два или три толкнул его в плечо и начал рыдать.

Он вскочил как встрепанный, потом видит, что это я,потянулся хорошенько, зевнул и говорит:

– Ну, что там такое? Не плачь, мальчик… Что случилось?

Я говорю:

– Папа, и мама, и сестрица, и… – Тут я опять всхлипнул.

Он говорит:

– Ну, будет тебе, что ты так расплакался? У всех бываютнеприятности, обойдется как-нибудь. Что же с ними такое случилось?

– Они… они… Это вы сторож на пароме?

– Да, я, – говорит сторож очень довольным тоном. – Я икапитан, и владелец, и первый помощник, и лоцман, и сторож, и старший матрос; аиной раз бывает, что я же и груз и пассажиры. Я не так богат, как старый ДжимХорнбэк, и не могу швырять деньги направо и налево, каждому встречному ипоперечному, как он швыряет; но я ему много раз говорил, что не поменялся бы сним местами; матросская жизнь как раз по мне, а жить за две мили от города, гденет ничего интересного и не с кем слова сказать, я нипочем не стану, даже завсе его миллионы. Я говорю…

Тут я перебил его и сказал:

– Они попали в такую ужасную беду…

– Кто это?