спрашивает один он и изредка, Олег. Стараюсь отвечать, как можно точнее и понятнее. Они внимательно слушают.

Да, я там был. Да, я её видел. Она пряталась за кустом, у самого леса. Да, тот что за кучей песка. Точно. Она была там. Я сам видел, как она там спряталась. Я сидел у забора. А потом она пропала. Просто пропала. Я не заметил куда. Думаю в лес. Больше некуда. Я бы её увидел. И остальные тоже. Постороннего видел. Нет, не мужчину. Нет, не женщину. Девочку. Не знаю кто она. Никогда раньше её тут не видел. Нет, ничего не путаю. На ней было салатовое платье и светлые босоножки. Не знаю, почему девчонки её не видели. Она точно там была. Ростом как Алёнка. Лет девять, наверное, может десять. Потом она в лес убежала, по тропинке. Нет, я не вру. Нет, больше никого не видел. И на переулке не видел. И пока шёл никого незнакомого не видел. И знакомого на улице тоже никого не было. Только жигуль ваш видел. Вы кого то везли. Женщину какую-то. Больше никого. В лесу тоже никого не видел, но там и не видно ничего. Может кто и был, но я не заметил. Только ту девочку. Нет, Анюта мне ничего не говорила. Не знаю, куда она могла пойти. Хотя… Мы с ней пару дней назад на речку ходили. Ничего не делали, просто гуляли туда и обратно. Она сама предложила! Я не хотел! Правда! Не знаю зачем, просто предложила. Дошли до речки, посмотрели и обратно пошли. Нет, никого там не было. Конечно могу показать. Нет, это не далеко. Прямо по тропинке, на первой развилке налево, а там уже не промахнуться. Там, где мост старый был. Ну или не мост, а сваи деревянные из воды торчат. Точно туда. Нет, больше никуда не ходили.

Олег слушает меня как слепой, очень внимательно, глядя куда то в сторону. Он словно впитывает мои слова всем телом. В его лице появляется что-то хищное. Хотя и остальные мужики на себя не похожи.

Когда я говорю про речку, Олег напрягается, а затем срывается с места и бежит к лесу. Часть мужчин следует за ним. Настюков задаёт ещё несколько торопливых вопросов, но не выдерживает и тоже убегает. Следом уходят остальные. Мать крепко прижимает меня к себе. Её пальцы дрожат. Вместе смотрим, как отец вытаскивает из сарая брезентовые штаны, штормовку, и старые сапоги, затем проворно одевается и тоже готовится уйти.

— Из дома никуда! — строго напутствует меня он, но мать и так вцепилась в меня мёртвой хваткой.

— НИКУДА! — громко повторяет отец, словно желая успокоить самого себя. — Мы сами справимся. Понял меня?

— Понял, — отвечая я. — Я не пойду в лес…

Он видит неподдельный испуг в моих глаза. Берёт мою голову в шершавые ладони и смотрит в глаза.

— Ты точно всё рассказал?

— Да. Я правда видел там девочку незнакомую.

— Я понял, понял, незнакомая девочка, лет девять… А больше там никого не было? Это важно, понимаешь? Ты можешь мне рассказать… Ты должен! Никто не узнает…

От его взгляда у меня наворачиваются слёзы.

— Я не знаю ничего! — практически реву я. — Она была за кустом, а потом пропала! Ей некуда деться было, только в лес! А там эта девочка! Я испугался! Я не знаю! Не знаю! Не знаю!

Мать заслоняет меня и молча, но яростно жестикулирует отцу, чтобы тот отстал. Но он продолжает, только много мягче.

— Я тебе верю… Верю… Но как же она одна пошла в лес, ей же нельзя?

— А она ходит!

— Анна Олеговна? Одна? Без спросу?

— Да вы не знаете ничего! — взрываюсь я, вырываясь из маминых объятии. — Никакая она не Анна Олеговна! Она сама мена на эту реку потащила! Сама! Сама! Это она во всём виновата! А теперь Ушма и за мной придёт!

Я начинаю хрипеть и задыхаться. Мама спешно уводит меня в хозблок. У меня сильный озноб. Отец качает головой и уходит, но вскоре возвращается.

— Ты кинжал брал?

— Да, — безвольно отвечаю я, лежа на диванчике. Мать чуть слышно вскрикивает. Отец бледнеет.

— Зачем?.. — его голос бесцветен и отстранён.

— Хотел Кольке показать…

— И сейчас где он?..

— На втором этаже лежит, у окна где то…

Отец хочет что-то сказать, но отмахивается и уходит. Я слышу, как его сапоги грохочут по крыльцу, как хлопает входная дверь, как минуту спустя все повторяется в обратном порядке и затем хлопает калитка. Наступает долгожданная тишина. Мать меряет мне температуру. 35,1. Она даёт мне тёплую кофту и накрывает одеялом. Потом я пью горячий чай с лимоном и сахаром. Периодически к нам приходят какие-то люди, но мать их не пускает, говорит с ними сама. Только под вечер, когда появляются милиционеры, их пускают внутрь.

К этому моменту ненадолго возвращается отец. Его лицо осунулось. Одежда по пояс заляпана вонючей болотной жижей, в волосах зелёная ряска. Он заглядывает в хозблок, о чём то говорит с матерью, а затем выходит наружу. Дверь открыта и я слышу его разговор с другими мужиками. Поиски идёт полным ходом. Уже успели облазить все маленькие рядом с домом Анюты и пройтись по реке вверх и вниз по течению на километр. В том месте, где мы с Анютой были, речку несколько раз бреднем прошли, а потом ещё Настюков с маской нырял, каждую сваю деревянную осматривал. Ничего. Свифта тоже нигде нет. Как он умчался тогда в лес по тропинке, так его больше и не видели. Только клок рыжей шерсти на кустах у реки висит и всё.

Милиционеры опять задают вопросы. Я отвечаю. В голове лёгкий туман. Иногда меня подташнивает, но не сильно. Мать говорит им, что это ещё со вчерашнего, что я перегрелся на солнце или отравился. Они что-то записывают. У одно милиционера очень красное, налитое как помидор лицо и такой же налитой живот. Он постоянно потеет и поминутно просит у матери «чего-нибудь холодненького попить». Потом они выходят и некоторое время разговаривают с отцом на улице. До меня долетают обрывки фраз и табачный дым. Затем они уходят окончательно, а спустя несколько минут уходит и отец. Теперь он вернётся только в темноте. Они с Олегом до последнего будут искать Анюту по течению реки и вдоль берегов.

Незадолго до сна к нам заглядывал врач. Скорую вызывали Людмиле, а мать прознав про это побежала и привела их ко мне.

Усталый, худой и несуразный мужчина с печальными серыми глазами